Русофобия. История изобретения страха

В результате Польша уже к середине XVI века, как отмечает О.Б. Йеменский, располагала полноценной идеологией покорения Руси и уничтожения «схизмы», то есть восточного христианства. После заключения Люблинской унии 1569 года, по которой Польша и Литва объединились в единое государство Речь Посполитую, фактически вся Западная Русь оказалась под польским управлением. По окончании Ливонской войны в Польше начинается эпоха Контрреформации, а убеждённость в долге правоверных христиан искоренять язычество, ересь и схизму, дополненная традицией насильственного распространения веры, превратилась в государственную идеологию[413]. Брестская церковная уния 1596 года ликвидировала легальное православие на территории Западной Руси и создала униатство, а уже в начале XVII века поляки появились в Московском Кремле. По словам О. Б. Йеменского, «празднование 4 ноября дня освобождения Москвы от поляков, узаконенное теперь в России, имеет тем больший смысл, что отмечает дату наибольшего продвижения польской экспансии на Русь и, одновременно, начало её отката — то есть переломную точку в огромном, многовековом историческом процессе»[414].

Польша, как территориально самая близкая к России католическая страна, исторически была главным источником информации о русских для Западной Европы. Именно поляки в XVI веке усердно распространяли легенды о природной вражде русских по отношению к католикам-христианам, развивая идеи Герберштейна о том, что «кто ел с латинянами, зная об этом, должен быть очищен очистительными молитвами»[415]. Об этом же писал Поссевино, внимательно изучивший в том числе книгу Герберштейна: «Поэтому, когда они (московиты — Н. Т.) хотят кому-нибудь большого зла, они говорят: „Увидеть бы мне тебя в латинской вере!" Заметив, что кто-нибудь по простоте своей молится тем иконам, которые в почёте у католиков, они говорят: „Не молись, ведь они не нашей веры"». Собственно, Поссевино и сообщает, что «они приняли христианскую веру 500 лет тому назад при московитском князе Владимире от схизматиков-еретиков. Восприняв эту веру и думая, что им они обязаны очень многим, московиты легко смогли поверить всему, что бы ни наговаривали греки, завистники к римской славе и благочестию». В результате московиты, переняв эту испорченную веру, «прониклись отвращением к католикам»[416]. Как видим, Поссевино обставляет дело таким образом, будто это не Запад ненавидит православных, а русские ненавидят латинян[417].

Поссевино сам в этом и признаётся: «Хотя я и понимал, что нужно выждать, пока их умы созреют для благочестия, однако мне было очень трудно всё это выносить»[418].

Такая пропаганда, особенно подтверждённая событиями Ливонской войны, имела успех. Именно поляки в противовес итальянскому и немецкому восхищению чистотой нравов московитов писали, что русские — грязные, дикие, нецивилизованные варвары, склонные к насилию и поэтому опасные для высокоразвитых народов. Поскольку поляков как непосредственных соседей Московской Руси в XV–XVI веках европейцам было трудно заподозрить в незнании истинного положения вещей, речь шла о сознательном стремлении изгнать Россию из Европы.

Немецкие и польские публицисты запугивали европейцев, что Московия не ограничится Ливонией и пойдёт дальше на Запад, как Османская империя, и не остановится, пока не поработит всю Европу. Возникла концепция «Священной войны» христианских держав против варваров-московитов. Сочинения изобиловали описаниями бедствий «новых христианских мучеников», пострадавших от русских гонителей. «Хорошие» московиты под пером иностранных авторов обязательно дружили с иноземцами и устраивали тайные заговоры против своих правителей[419].

К началу XVII века была разработана польская колониально-аннексионистская идеология в отношении Московского государства. Например, в сочинениях Павла Пальчовского проводилась параллель между московитами и индейцами в Америке[420]. Цивилизационная миссия польской шляхты по отношению к славянам оборачивалась радикальной программой их порабощения «народом господ». Особенно ярко такое отношение отразил богатый польский шляхтич Станислав Немоевский (ок. 1560–1620) в своих «Записках» о событиях Смутного времени[421]. В Москву в 1606 году он прибыл по поручению шведской принцессы Анны, сестры польского короля Сигизмунда III, с целью продажи части её коллекции драгоценных камней Лжедмитрию I[422]. Однако после убийства Лжедмитрия и воцарения Василия Шуйского вместе с другими поляками он был интернирован и отправлен сначала в Ростов, а затем на Белоозеро (ныне Белозерск Вологодской области) и только в 1609 году вернулся на родину.

Как справедливо отмечает Л.М. Архипова, «образ России, её народа, власти, веры, культуры создавался автором „Записок" в духе отчётливо выраженного „чужого", и эта очевидная неприязненность перерастала во враждебность по мере развития жизненных коллизий автора»[423].