Русофобия. История изобретения страха

Перед читателем на страницах книги в очередной раз заново открывается Россия. Автор подчёркивает, что и крепостное право до него никто из европейцев серьёзно не изучал. В предисловии Дюкре отмечает, что его работа никак не могла скомпрометировать общественный порядок в России, поскольку русские крепостные не умели читать не то, что по-французски, но и по-русски. Что касается «бояр» или помещиков, то, по словам исследователя, «угнетатели никогда не читают книг в пользу угнетённых»[674]. Он также утверждает, что его книга является плодом зрелых размышлений, а не эмоционального порыва, поскольку написана спустя десять лет после возвращения из России, «среди народа более свободного и более счастливого». Однако Дюкре уточняет: «Я отнюдь не обвиняю русских, я обвиняю крепостничество»[675]. По его мнению, виноваты не помещики, а учреждения, порядки[676]. Эту мысль Дюкре постоянно повторяет, уверяя, что он не хочет выглядеть неблагодарным перед страной, которая дала ему приют в годы испытаний[677].

Книга Дюкре вовсе не является русофобской, более того, автор пишет о России скорее с участием и даже относит её к Европе. Однако эта работа во многом показательна: в дальнейшем авторы будут делать то же самое, что и Дюкре, а именно сравнивать Россию с Европой, в частности, с Францией, и благодарить Бога за то, что им выпало счастье родиться во Франции. В этом отношении Дюкре предваряет один из главных выводов маркиза де Кюстина. Дюкре писал: «Я находил такую большую разницу между законами и нравами России и моей страны, что воспринимал как одну из самых больших милостей Провидения тот факт, что я родился французом»[678]. Как и для мыслителей предыдущих столетий, взгляд на Россию для Дюкре — это попытка осознать собственные проблемы и извлечь из российского опыта уроки[679].

Меняется на Россию и взгляд англичан. Как отмечал М.С. Андерсон, жители одного государства редко уделяют большое внимание жителям другого государства, если только их не побуждают к этому надежды на прибыли или не вынуждают географическая близость или политическая необходимость[680]. До конца XVIII века у англичан таких побудительных мотивов не было, однако с революционными и Наполеоновскими войнами все изменилось.

В глазах многих англичан самая огромная империя, когда-либо существовавшая на земле, бросала слишком длинную тень на Центральную и даже Западную Европу. Если в 1812–1813 годах Россия была очень популярна в Великобритании, то сразу после победы над общим врагом страх перед Наполеоном Бонапартом сменяется опасениями перед Россией[681].

По словам Дж. Х. Глисона, в основе этого явления лежали колониальные имперские амбиции, когда державы, прежде удалённые друг от друга, превратились в соседей в колониальном мире и антагонизм стал нормальной ситуацией, а союзы — исключениями[682]. В то же время столь лёгкое объяснение неприязни к России обманчиво, поскольку оно не учитывает того факта, что русофобия возникла в момент, когда колониальная конкуренция была скорее потенциальной, нежели реальной. Фальшивое «Завещание Петра Великого» после 1815 года стало невероятно популярно в Великобритании[683], а мифическая «русская угроза» Индии превратилась в газетный штамп, и это далеко не случайное совпадение. Даже серьёзные издания склонялись к мысли, что победа России над Наполеоном открыла ей путь к мировому господству. Например, на страницах журнала «Edinburgh Review» в 1817 году утверждалось, что «было намного легче представить себе русскую армию в Дели или даже в Калькутте, нежели в Париже»[684].

Поэтому рациональные англичане всерьёз заинтересовались Россией. По окончании Наполеоновских войн объём информации о нашей стране заметно возрос, а книги о путешествиях стали необычайно популярными, однако качество такой литературы оставляло желать лучшего[685]. Путешественники и вернувшиеся с войны военные публиковали сочинения, в которых с особой тщательностью описывали пороки дворянства, крепостничество, тиранию и коррупцию властей, тем самым подпитывая уже существовавшие страхи. В результате такого роста знаний о России лишь усиливались подозрения европейцев, что делало в их глазах «русскую угрозу» более ощутимой и неизбежной[686]. Более того, эти впечатления в значительной степени заменяли достоверные данные, необходимые для выстраивания реальной политики Великобритании в отношении России[687]. Зачастую английские публицисты становились идейными вдохновителями русофобских выступлений в разных странах; помимо этого, были и многочисленные попытки британского вмешательства во внутренние дела России[688].