Русофобия. История изобретения страха

Как справедливо отмечает Г. Меттан, «пока французские философы бились на идеологическом поле, обсуждали преимущества демократии и оттачивали аргументы против азиатского деспотизма, англичане открывали торговые пути и неустанно завоёвывали новые рынки»[817]. Поэтому, делает вывод исследователь, у английской русофобии не было ни религиозной, ни философской основы: «Любые упрёки русскому деспотизму были случайны и использовались главным образом в пропаганде, направленной против царя»[818].

Безусловно, на распространение антирусских взглядов в английском обществе влияли и экономические факторы, а именно конкуренция на Ближнем и Среднем Востоке. Кроме того, необходимо учитывать полонофильские настроения англичан, особенно сильные в Ньюкасле, Глазго и Манчестере[819]. Различия в политической системе между Россией и Великобританией также содействовали распространению русофобии. Как утверждал Дж. Х. Глисон, вполне вероятно, что отвращение, с которым практически все англичане относились к политическим институтам и социальной системе России, способствовало зарождающемуся антагонизму между двумя странами, однако в пропагандистской борьбе с Россией речь шла об отдалённых заморских территориях. В итоге незначительные, по сути, разногласия приобрели изначально непропорциональный размах. Отсутствие сочувствия к России порождало недоверие, подозрительность рождала ненависть, союз превращался в соперничество[820].

В 1836 году, как уже отмечалось, термин «русофобия» начинает активно использоваться в английской прессе радикалами, высмеивавшими тотальный ужас перед Россией, охвативший английских политиков. Как отмечал Дж. Х. Глисон, если взгляд на Другого описывать через некую «шкалу немилости», то в случае с Россией применимо к 1830-м годам можно говорить о высшей степени враждебности. При этом неприязнь, по крайней мере, умеренная, к чему-то далёкому и незнакомому — почти универсальное человеческое свойство. По словам историка, все люди, за исключением сентиментальных эмигрантов, относились к иностранному миру с некоторой долей неодобрения. Однако эта неприязнь к России, по мнению Дж. Х. Глисона, в 1830-е годы стала настолько сильной, что вполне можно говорить о «фобии», и этот термин с тех пор стал привычным. Русофобию исследователь именует «парадоксом британской истории», подчёркивая, что неприязнь к России, возникшая в Великобритании в начале XIX века, стала «наиболее ярко выраженным и устойчивым элементом национального видения внешнего мира»[821]. Известный британский историк Э. Кросс также пишет о «всеобщей волне русофобии» применимо к истории Великобритании XIX века[822].

Вполне обоснованным представляется вывод Дж. Х. Глисона о том, что о фобии как свершившемся факте можно говорить тогда, когда антипатия к иностранной державе достигает критической точки и становится настолько массовой и интенсивной, что нация психологически готова к войне при условии, что дипломатическая и военная ситуация оправдывают обращение к этому средству[823].

Венская система, в целом весьма стабильная конструкция, после пятнадцати лет своего существования начала испытывать кризисы: Июльская революция и революция в Бельгии, восстание в Царстве Польском, Восточный вопрос, который затрагивал интересы европейских государств. Значительное усиление позиций России, пусть и действовавшей в рамках «европейского концерта», стало вызывать раздражение, страх и зависть. Кроме того, Июльская революция во Франции и парламентская реформа 1832 года в Великобритании символизировали торжество либеральных принципов. Россия, намеревавшаяся восстановить на французском престоле Карла X и подавившая польское восстание, стала восприниматься либералами как воплощение антилиберальных ценностей и величайшая опасность для Европы. Поэтому к внешнеполитическим факторам добавился не менее важный идеологический компонент. При этом, как отмечает К. В. Душенко, спор между противниками русофобии и их оппонентами шёл не по поводу позитивного или негативного образа России и русских; это был спор о реальности «русской угрозы» британским интересам и способах противодействия ей[824].

16 февраля 1836 года виг лорд Стюарт, друг польских эмигрантов, выступил с критикой России и её внешней политики. На следующий день в еженедельнике «Spectator», органе радикального крыла вигов, появился отзыв об этой речи, в котором говорилось о том, что «русофобия (the Russo-phobia) крепко овладела этим любезным вельможей»[825]. Вскоре в том же духе высказался один из лидеров радикалов Джон Стюарт Милль.