Русофобия. История изобретения страха

Особую роль в популяризации термина «русофобия» сыграл памфлет Ричарда Кобдена (1804–1865), промышленника, апологета принципа свободы торговли и убеждённого антимилитариста. 9 июля 1836 года в «Manchester Times» появилось сообщение о выходе в свет памфлета «Россия» за подписью «Манчестерский фабрикант» с подзаголовком «Лекарство от русофобии». В этом тексте осуждались призывы «помешавшихся на России ораторов и литераторов» к расширению морских вооружений[826].

При этом те, кто критиковал своих оппонентов за «русофобию», вовсе не являлись апологетами России. Как отмечал Дж. Х. Глисон, Ричард Кобден, пытаясь успокоить своих соотечественников, вовсе не испытывал симпатий к России[827].

Последующие годы были отмечены в Великобритании оживлённой полемикой по поводу как самого термина, так и обозначаемого им явления. Этот спор затрагивал в основном вопросы внешней политики, а термин «русофобия», как и в случае с Францией, означал, как подчёркивает К. В. Душенко, «фантомный или преувеличенный страх перед угрозой со стороны России»[828].

В 1838 году английская газета «Morning Chronicle» выражала озабоченность тем, что Великобритания обращает слишком много внимания на Россию: «Давайте наблюдать за Россией и, если мы заметим враждебность по отношению к нам, давайте ответим ей тем же, но наша великая нация не должна <…> делать из себя посмешище из-за безумной русофобии». Однако, как отмечает И. Нойманн, приводящий эту цитату, подобные увещевания были не способны что-либо изменить в то самое время, когда активно обсуждалась возможность вторжения России в британскую Индию[829].

Если между тори и вигами существовали разногласия по вопросу неизбежности русской опасности, то между ними было полное единодушие относительно серьёзного недоверия к амбициям России, подогреваемое её активной внешней политикой. Англичане воспринимали внешнюю политику России сквозь призму политики Петра Великого и Екатерины II. Внешняя политика Российской империи XIX века трактовалась ими как продолжение амбициозного курса Петра, реализация его «Завещания». Англичане были уверены, что политика России на Востоке была частью продуманной программы действий, угрожавшей британскому могуществу в регионе. По словам Дж. Х. Глисона, «Россия демонстрировала столь регулярные и стабильные успехи, что, казалось, это подтверждало если не её действия в духе Макиавелли, то общий неизменный курс России»[830].

Поскольку между Россией и Великобританией существовали серьёзные противоречия, связанные со столкновением экономических и политических интересов (прежде всего на Ближнем Востоке), авторы английских памфлетов решали одновременно ряд задач: формировали в нужном направлении общественное мнение, необходимое для принятия тех или иных политических решений; изображали внешнюю политику России в невыгодном свете; пытались убедить правительство и общественность в том, что внешнеполитические действия России наносят урон интересам Великобритании[831].

Как и во Франции, в Великобритании у России было очень мало достойных апологетов. Не имея других источников информации, рядовой англичанин не мог оставаться равнодушным к столь единогласному антироссийскому мнению общества[832]. В результате «народная» русофобия прочно укореняется в Великобритании к 1840-м годам. Однако, по словам М.С. Андерсона, представления англичан о России 1830-х годов мало чем отличались от их взглядов во времена королевы Елизаветы и во второй половине XIX столетия. Нестерпимый и почти непрекращающий-ся холод, варварские нравы, невежество и насилие, чинимое по произволу — таковы были ассоциации англичан со словом «Россия» в эпоху Елизаветы I и в XVIII столетии, такими же они оставались у большинства англичан вплоть до викторианской эры. Как отмечал исследователь, «между правлением Ивана IV и Александра I российское правительство и общество радикально изменились, в некоторых отношениях до неузнаваемости, однако британское общество не поспевало за этими изменениями. Англия представляла себе Россию Пушкина, Гоголя, Лобачевского с набором основных идей и предрассудков, не сильно отличающихся о тех, с помощью которых она оценивала Россию Лжедмитрия, Никона или Стеньки Разина»[833].

В результате истерия нагнеталась всё сильнее, почти все крупные печатные органы вскоре оказались охвачены антироссийской пропагандой. Если и появлялись прорусские публикации, то это объяснялось намерением поддержать позицию одной партии и подорвать престиж другой, то есть «русский вопрос» был разменной картой в межпартийной борьбе[834].

Тема русофобии активно дискутировалась в Великобритании и в последующие годы, вплоть до урегулирования Восточного кризиса 1839–1841 годов, потом затихла, чтобы разгореться с новой силой уже в ходе кризиса, приведшего к Крымской войне.

Феномен Дэвида Уркварта: русофобия как обратная сторона туркофилии