Русофобия. История изобретения страха

Действительно, боялись не только одну Россию, но именно сильная Россия была традиционным европейским пугалом, которое приводило европейцев в ужас с завидным постоянством, а не время от времени. Правда, как только Россию начинали использовать в качестве выгодного союзника, этот кошмар тут же отступал или аккуратно убирался в закрома европейской памяти, поскольку это был страх не реальный, а сконструированный, воображаемый, рабочий инструмент, с помощью которого при необходимости можно было воздействовать на обывателя. Так, отмечал Прадт, одна из французских газет избрала объектом своей ненависти Англию, считая, что всё вселенское зло приходит оттуда. Другие обрушивали свою ненависть на Россию, причём, по его мнению, ненавидели её больше всех именно англичане. Но и во Франции, продолжает Прадт, наблюдается та же враждебность по отношению к России. Нас, однако, интересуют в первую очередь причины этой ненависти, которые выявляет Прадт. Ненависть к России автор логично связывает с поражением наполеоновской Франции и с утратой ею лидерства на континенте, когда главенствующую роль стала играть Россия. Для постнаполеоновской Франции комплекс превосходства был своеобразной компенсаторной реакцией на утрату её позиций в Европе. Кроме того, продолжает Прадт, французы никогда не простят Русскую кампанию, не простят русским того, что именно в России «разбился скипетр, занесённый Францией над всей Европой» (и здесь мы можем вспомнить про «Березину» — слово, ставшее синонимом национального унижения). Хотя, поясняет Прадт, «если эта боль справедлива, то обида на Россию — вовсе нет, поскольку Россия не звала Великую армию ни в свои пустыни, ни под своё ледяное небо»[808]. «Пустыни», «пустыни Севера» — это тоже один из непременных атрибутов России и штамп из «Завещания Петра Великого».

Прадт отмечает, что, по словам некоторых публицистов, «варвары Севера дважды пришли в Париж, столицу цивилизации». «Однако кто их туда привёл? Разве они туда пришли сами по себе?» — задаётся он вопросом[809]. Но не следует забывать, что в 1828 году Прадт сам пугал своих соотечественников новыми варварами, стоявшими в двух шагах от Вены и Берлина, правда, теперь он всё это, видимо, не считал актуальным.

И всё же главная задача Прадта заключалась в том, чтобы не просто успокоить читателя относительно завоевательных амбиций России, но доказать, что она только внешне является могущественной, а в реальности её потенциал гораздо слабее, ведь всё в России лишь видимость, и каждое её, казалось бы, преимущество имеет свою обратную сторону. Россия владеет обширными территориями, но там много необрабатываемых земель с редким населением и отсутствием средств сообщения. Климат является естественной защитой от внешних угроз, но он же препятствует российской агрессии, ограничивая военные действия лишь пятью месяцами в году. «Русской зимы хватило для того, чтобы одолеть человека, победившего мир», — пишет он. Несмотря на значительную численность населения России, население Европы его превышает, и оно растёт более быстрыми темпами. 700-тысячная русская армия сильна только на словах, потому что она рассредоточена, а русский солдат, легко выживающий на своей собственной земле, во Франции просто умрёт от голода. Аналогичная ситуация с флотом: флоты на Балтике и Чёрном море слишком отдалены друг от друга для того, чтобы эффективно взаимодействовать. У России нет колоний, нет внешней торговли, её приморское население немногочисленно и мало связано с морем. То же самое и с финансами: их достаточно для внутренних нужд, но не хватает для внешнего действия. Поэтому Россию, отмечает Прадт, сравнивают со скованным гигантом: «если ему выколоть глаза, его будет легко опутать цепями»[810] (вероятно, Прадт, вспомнив книгу Джонатана Свифта, обыгрывает эпизод, где повествуется о плане лилипутов в отношении Гулливера).

Поэтому европейцам нечего опасаться России, ведь если на востоке Европы Россия доминирует, то на западе — вовсе нет, и по всем критериям Запад превосходит русский Восток: «по населению, богатствам, наукам, организации, средствам действия, по всем этим критериям Запад опережает Восток»[811]. Европа соединена очень тесными связями, необходимыми для её самосохранения, и придерживается принципа взаимопомощи; значительная консервативная её часть настроена против преобладающей роли России. Такое европейское единство, подчёркивает Прадт, носит не агрессивный, а оборонительный характер, необходимый для поддержания status quo[812].

Проблема, поднимаемая Прадтом, окажется очень востребованной: Россия — это колосс на глиняных ногах, и вся её сила и могущество являются лишь видимостью. Маркиз де Кюстин эту мысль увековечит: Россия — «царство фасадов».

* * *