Русофобия. История изобретения страха

Что касается версии, изложенной «игуменьей Макриной», то никаких доказательств правдивости своих слов она не предъявила (кроме свидетельства врача о телесных повреждениях), но на Западе ей поверили. Российские власти по горячим следам провели расследование, в ходе которого опровергли эти обвинения, доказав, что базилианского монастыря в Минске попросту не было. Кроме того, как отмечает белорусский историк Е.Н. Филатова, в запрошенных списках департаментом духовных дел и иностранных исповеданий не нашли такой фамилии среди монахинь-базилианок. Существовала путаница и в опубликованных показаниях монахини, которые продемонстрировали полное незнание ею географии белорусско-литовских губерний[790].

Первым эту мистификацию раскрыл и описал ксёндз Ян Урбан в статье «Макрина Мечиславская в свете правды» (издание журнала «Пшеглёнд Повшехны», Краков, 1923). Автор поставил под сомнение почти все изложенные «игуменьей» факты, касающиеся существования монастыря как такового, обстоятельств его ликвидации, а также применённых к монахиням пыток. Как полагал исследователь, Макрину использовали в политических целях круги польской эмиграции. По его версии, мнимая настоятельница — это Ирена Винч, вдова русского военнослужащего. Возможно, у неё были проблемы с законом, она привлекалась к суду за аферы, была бита жандармом, отсюда могли быть и следы побоев. Либо она была жертвой деспотизма и пьянства мужа, подвергавшего её избиениям.

После смерти супруга она разорилась и мирянкой жила в Виль-не при монастыре бернардинок, где служила ключницей или кухаркой. Услышанные там истории, гипертрофированные и приукрашенные, в том числе садомазохистскими фантазиями, легли в основу её рассказа, который изобилует вымышленными фактами, такими, например, как имена и фамилии сестёр, виды пыток, которым они якобы подвергались, причины смерти[791].

Несмотря на полное отсутствие достоверной фактической основы, легенда о «мученице Макрине» жива по сей день, и она, как и прежде, остаётся одной из любимых героинь польских историков и писателей. Так, в 2014 году Яцек Денель опубликовал роман «Мать Макрина»[792]. Современный польский исследователь М. Трошиньский, анализирующий этот роман и размышляющий о феномене Макрины, справедливо пишет о «стопроцентном медийном успехе ловкой мошенницы или мифоманки, которой удалось поймать публику на удочку выдуманной, неправдоподобной истории»[793].

Однако во Франции существовали и католики, связывавшие с Россией надежды на религиозное и социальное обновление Европы. Россия была в их глазах главным центром всего того, что надлежало спасать в христианском обществе. Однако сторонников подобной позиции было слишком мало[794].

Если в самом начале 1830-х годов европейские авторы нагнетали страх перед движением русских на Запад, в Европу, то после 1833 года они запугивали обывателя, утверждая, что Россия устремится на Восток, к Константинополю. 26 июня (8 июля) 1833 года был заключён Ункяр-Искелесийский договор между Россией и Османской империей, значительно усиливший позиции России в зоне Проливов[795]. Европейцы были уверены, что император Николай I вознамерился реализовать план Екатерины II по укреплению южных рубежей России и завоеванию Константинополя. Во Франции и Великобритании возникли серьёзные опасения, что Российская империя станет хозяйкой Проливов, и эти две страны, сами имевшие противоречия на Востоке, объединились перед лицом «русской угрозы, заявив протесты против действий России[796].