И мы проехали за развилку, где, справа, следовал, за разлог и за речку к ферме Магнатика, ров в снегах; мы же левым рвом прокатили ко мне во двор. Глянув в пойму, где зяб мой первенец, я отправился с Маркой нижней дорогой, - мимо Закваскиных с триколором на крыше, с белой антенной и с чёрным с джипом... Двор Заговеева, и его прошли... На Тенявинском выступе звук труб ширился... От руин церкви мы повернули. Прошлый раз я здесь вяз в снегах - нынче трасса наезжена... Вышли к кладбищу: к звукам марша, к многим авто, к толпе, разночинной по краю, где Заговеев курил в рукав и кивал у куч ржавленных обелисков. Дальше - площадка, где 'сливки общества' и священник, плюс иностранцы. Там и гремел оркестр... У чугунного постамента с вязью виньеток, на возвышении, лупоглазый от бодрости Зимоходов с траурным крепом сказывал, что в 'сей скорбный, но также в ясный день православнейшей Пасхи' славит он 'федеральную личность очень большой души Николай Николаевича' с прибытием 'как с надеждой', что Николай Николаевич, деду коего 'уважение', не оставит их.
- Малый - Колька Закваскин-то? - шепелявила привезённая в санках бабка. - Радиво кто спёр в давности?
И оркестр взгремел интермеццо.
В группе - округлое на квадрате, с побагровевшей кожей затылка. Младший Закваскин, тип-апоплектик.
Дальше тянулась речь краеведа, вравшего, что Закваскины, по словам 'Родословца дворян', род древний (гид трещал в ухо главного иностранца; дама, высокая, оттого мне заметная, увлеклась моей долговязостью и спросила вдруг гида: 'зд'ес', дескать, 'внук одного из туррхенневски хорр-калын'ычей, мнъе напомнить, кто из ихь долговат?'), - род древний, врал знаток местных дел; сей род дал бояр при Рюриках, и ботаника, и певца, и думца, и декабриста, сосланного в Нерчинск, и генералов всех войн на свете, и двух царевен; Квасовка и Тенявино были вотчиной, мол, Закваскиных, до сих пор территорию звать 'Закваскинский сад'.
- Квашнинский! - вновь встряла бабка.
Выявив 'роль Закваскиных во всемирной истории', враль исчез. И герой дня (был там и старший, кстати, Закваскин) выбрался всей своей корпулентностью, чтоб, водя водянистым глазом, врать самолично:
- Всё, монумент здесь будет навечно... Дед, он в натуре... Жил по понятиям... Репрессирован...
- Федька-то? - шепелявила бабка. - Пьянь был, комбедовец...
Три качка зашагали к ней.
- Дед с дворянством...
- Дак то Квашнин! Закваскины воры! - нёс Заговеев пьяно и слёзно. - Гады! Идрит вас!! Срыли могилки под свойный памятник! Там лежат, где стоите!
- Я теперь, - врал Закваскин, - в память по деду, газ вам в Тенявино и асфальты; церковь, киоски; после и мельницу. Мои прадеды основали что - восстановим. Всё как по маслу. Будет вам жизнь в селе. Спиртзаводы поставлю, и сыродельный; также сады начну. Я всё сделаю, - подчеркнул он, глянув на Марку и багровея. - Флавск... - продолжал он. - Немцы инвесторы... Оживим завод... - Он покашлял в кулак. - В натуре... Что ещё? Пасха. Немцам жить в Квасовке. В сорок третьем их выперли, но пускай живут. Мы хозяева... - и он сплюнул вбок. - Не фуфло трепать. Вам в честь праздника жрачка, водка и сладости... Поп, святи. Чтоб по-русскому. - Он шагнул в толпу.
Слово ожило. В Родионе издохло. А в этом ожило, в человеке немногих слов (многих дел, намекалось?), то есть без лишних фраз убивавшего за 'рабов, скот, сикли'. Слово в Закваскине, оплевав меня, выкрав труд моих предков гадостной ложью, снова гордится? Коль им присвоена, впрочем, жизнь, - чт'o мелочи?.. Хорошо бы свести их с Маркой, чтоб отпрыск сеявших 'Логос' стакнулся с плодом этого 'Логоса'; чтоб один, царь всего, дрался с тем, кто, рождён как раб, лезет к трону. Пусть бьётся с дольщиком благ своих... О, я помню дурдом, в каковой он не смог свернуть лишь моей спешной каверзой! Я - близ тайны и жду открытий в встрече избранника и мутанта слов! Не один реестр с идеалами, как пытаются врать нам, - слово. Мол, что не в библии - не слова, мол; партия высших слов автономна от низших, мол, каковые подспорье, а не слова отнюдь, не рацеи, не м'aксимы, не указы, как жить и чем жить.