Русология (СИ)

Только как они стались, эти вот старцы? Что презирают их в спешке к ярким-де личностям, дабы с трепетом славить хамов либо шутов? И что мне в них? Может, то, что подобные старцы как бы не Боговы и в Него в должном смысле не верят, а только ведают, что к роскошеству жизни придано нечто с именем 'бог'? Плюс ведают, что рай, может, не Господа, а ТОГО, из ЧЕГО Бог отставил нас, уведя в Свой мир догм - чтоб властвовать, и, возможно, чтоб рай убить и ТОГО, верно, ЧЕЙ рай?.. Верочки, той директорши жизнь, мне лестна, как и жизнь старца из незначительных; хотя женщин я опасаюсь, чувствуя, что, в конце концов, уцелеют они, не мы. И Христос сказал, Он придёт, если 'станут одно', вне пола (не андрогин ли?). Кажется, рядом зреет могущество, что не давит нас, но вбирает с любовью, рознь сексуальную сводя в целое. И ещё что я воин, чувствую, и возвестник их, женщин. Ведь, при их слабости, они крепче, точно не люди. Ученный нисходить к ним, 'спутницам', как трактуют, я всё же ведаю, что попутчики - мы как раз. Точно псы следопытов - мы подле женщин, действенней в деле, но не первичны, приданы истым, экзоскелет их. Власть мужчин - бунт зазнавшихся роботов (и Ахматова мнила нас низшей расой). Наш долг - исследовать и докладывать, а они постулируют, что принять. Наш прах кроет пространства врозь и спорадами; нас находят в морях, на горах, в пустынях, нынче и в космосе, выполняющих развед. миссию. А они ждут нас с рапортом. Мы пытаемся подчинить их, телом и разумом, но они осторожно, бережно правят к нужному, знай всю меру которого, ужаснуться бы. Цель их - выход из Бога в области НЕЧТО... может, в ПРАМАТЕРЬ?.. Мы - уж не Богов ли меч на женщин? Видя их, мучаюсь тем двуличием, с каковым они, наше как бы подспорье, вдруг нас отменят. Так мамонт чувствовал, что ничтожные крысы слопают род его... Ну, и что, вкратце, в Верочке? Я зациклен на Павле, мнившем: 'что не от веры - грех'? Может, 'вера' есть Верочка?..

Родилась она под Кадольском в год полувека славной Октябрьской. Мать с отцом - из рабочих. Кучились в комнатке в ветхом доме; был, до рождения её, брат, плюс бабушка, у какой была Библия, каковую читали вслух... А страну вела партия во главе с Л. И. Брежневым. Мать с отцом одобряли политику против США; о внутреннем толковали, что, мол, 'давно пора!' Голосили на митингах 'Ленин жив!' и 'да здравствует!'; марш в ушах и кумач в глазах. Получили квартиру, где их кот прыгал в травы с балкона... Брат был ужасный, он пачкал кукол; Верочка гневалась. Садик нравился; в Новый Год всем подарки: яблоки, мандарины. Помнится, что отец чем-то дымно жёг дерево (пирография); брат и Верочка обожали дым. На балкон к ним в одну весну прилетели две ласточки, и отец запрещал шуметь; брат потом разломал гнездо. Был у них и аквариум, прежде чистый, но вдруг заиливший, так как - слышала Верочка - 'не хватает рук! что, я карла?' Мать красовалась башней-шиньоном с ровною чёлкою, уши в торчь и юбчонки чуть; пела песню 'трутся медведи'... Позже все мини сделались миди, брючный костюм, 'сасун' , мать в льняном пиджачке над льняными же брючками. У отца брюки-клёш, и он часто пел, что 'мой адрес не улица', а курить любил 'Шипку'; курит у форточки да и скажет: 'Чем же так плохо, если неплохо?' Он смотрел телевизор, клял Солженицына, о котором твердили, что он 'всех продал'-де. В школе Верочке нравилось, пока знания не наскучили и не стало вдруг томно, вроде как в церкви млеть: полюбила чернявого, из высоких, с пухом у рта. Аж таяла; фото с ним под подушкой. Слышала шлягер - пели о них двоих. Сочиняла признанья, не посылая. Грезила, как живёт с ним до смерти. Девочки обсуждали секс; но не верила, ведь у ней всё иначе, розово... В выпускной у Ершова он гладил Машу. Верочка плакала; обошлось-таки... Летом четверо - брат, отец, мать, она - были в Ялте в пансионате, хоть и любили отдых в деревне, но только дачи там у них не было, точно так же, как денег; всё проедалось. Мать часто хныкала: 'У Кривцовых вот...', - а отец обнимал её, говоря, что кривцовы 'повымрут при коммунизме'. В той самой Ялте Верочка вызнала, что не столь дурна: рыжеватая, чуть в отца. Успокоилась. А вернувшись, отметила, что чернявый кумир ей ничто уже, трёп о мальчиках и любви не трогает. (Может, трогает, но не сильно, чтоб в нём участвовать). Зато впало ей: 'Я есмь Жизнь человеков' прямо из Библии, что судьба её - это путь, коим Бог существует; злые, унылые - бурелом в пути, толковала ей бабушка.