Русология (СИ)

Я был против. Мы взяли к лавке, где он всех знал-де, любящий редкости. Шмыгов вырос в старинности, - чей бренд, всё-таки, не сравнится с квашнинским; Шмыговы, врал он, выбились через 'личное, сэр, дворянство при Павле Первом'; выпивши, он продлял себя до английского пэрства, - и в антикварных салонах редкости говорили с ним не о скрытом в них духе, но об эмоциях чаепития на фарфоре денди или красавицы, у какой 'бесподобная роковая судьба, сэр!'. (Следует с детства быть рядом с вещью, чтобы понять её. Живший в скудости, заменяемой новой массовой утварью и штампованной модою, я вещей не ценил и не знал их, как их знал Шмыгов. брáтина говорила мне, а всё прочее - нет, молчало, в смысле про чувства: про теплокровность, страстность, семейственность... запах, локон, в конце концов, некой особи, жившей с вещью годá).

- Посмотрим? - Он задержался.

- Ты её видел. - И я откинул с брáтины тряпки.

Он наклонился. - Видел лет пять назад... - Выпрямляясь, он снял очки. - Годы Софьи-царевны?

- Тёмный, Василий. Был такой. Век пятнадцатый... - Я взглянул вокруг. Сеть проулков и улочек почковалась от Сретенки и смыкалась фасадами под глобальным ремонтом. Целый квартал крыт сетками.

Шмыгов фыркал. - Этак не может быть! Ты уж очень, сэр, в глубь сермяжную, иже с ним и в посконную... Шмыгов волка съел, и он знает, чтó этим пиплам из креативного класса, кто здесь поселятся, нужно, кроме хай-тека: киски, венерки, мрамор и бронза, да чтоб без пáтины, айвазовские и брюлловы в брэндовых рамках, люстры и ложки как бы из золота и тяжёлая, бла-ародная мебель: чиппендэйл, бидермейер, ар декó и барокко... Славная, впрочем, вижу, поделка. (Слышалось, что подделка). Крышки нет, но вдруг сим окрылит кого: дескать, сшиб вихрь истории... Резюмирую: если это, - он тронул сумку, - злато и сéребро, двадцать тыщ своих долларов ты получишь.

- Может, и больше. Может, и триста.

Он похехекал. - Если бы стоило, Шмыгов видел бы. Как бы нам не в инфаркт от грёз... Ах-те, к дьяволу, ТРИста тысяч! Знаете, чтó они из себя? Не спутали вы их с русскими тремястами-с? Шмыгов к вам вмиг бы был, если б стоило столько! - Он сиял в хохмах, поданных вместе с взглядами из-под линз. - Вообще, серебро ли? Ну, а как олово? Тот же самый нейзильбер? Ножичком, для анализа, - гнул он, - можно-с?

- Я верю предкам, - тихо изрек я.

И вдруг иссякнул. Пыл мой угас в момент. Ибо я их сдавал, всех предков, дедов и прадедов, души их (и свою тоже душу), их разумение, каковое ни есть, их чувства, скопленный опыт, русскую сущность - всё сдавал за библейское: '...крупный скот, и ослы, и рабы со рабыни, и лошаки, и сикли'. Я пёр к маммоне.

- Верю им, - повторил я и не хотел идти, но признался: - Феликс, мне знак был, что - зря стараюсь, что - не получится. Поздно... Бог мне препятствовал в виде девки. Я задержал Его и убить хотел... Что, Великий Четверг, нет? Я так запутался, слепну разумом...

Он взглянул из-за линз, оскалясь.