Русология (СИ)

Он спросил: - В вас-то что, если мы одного с вами, как вы толкуете, поля ягоды?

Я смолчал, чтó наделал и для чего бьюсь с миром, где отыграл роль и не хочу суд слова, гнусь сотворившего. Мир как этика, мир как слово, мир как идеи и как законы - я против этого. Мне бы просто мир вне понятий, где я невинен, словно в элизии. 'Образ мира проходит', - это нам Савл изрек, ставший Павлом. Сей враль мне в помощь: ибо не мир пройдёт, но лишь образ, кой навлекли слова. Будет новый мир, и я трону детскую ножку этого мира, как все невинные, оттого что там нет уже не убий, нет смерти, и там жив первенец, - и я, значит, невинен там, где жив первенец. Раз нет слов - нет и образа. Нет законов - значит суда нет и преступления. Это здесь мне внушается, что он мёртв, мой сын. Смыслы вылгали, что он мёртв, как врали, что и евангельский Лазарь мёртв; а он жив ведь был, тот евангельский Лазарь! Снять декор и стащить флёр подлых трактовок мира словами - будет иной мир. Тьмы битых словом - там ходят живы. Там все живые бродят в тумане, кой вдруг рассеется! Образ минет - и жизнь проявится. Пену смыть - станет сущность.

Около дома я задержался. Мутин, нахохленный, руки в куртке, не унимался:

- Чётко вы про цепную реакцию. Где-то в Сербии убивают всяких кронпринцев - вот и Октябрь вам... После конец его... После мой пустяк, мой Магот был... После был Ельцин... Слово мир строит и разрушает. Но вы не правы. Вы возражаете сам себе. Я что, плоть убью? Так я сожран, сами сказали. Сожраны словом! А если сожраны, я убью только видимость, лишь словá, в чём мы ходим как люди. Стало быть, плоть убить можно запросто: там всё сожрано. Все мы сожраны, - повторял он, - тем вашим логосом! Водкой ссут, срут икрой, сто желудков, двести потребностей!! Рожи корчат - а их и нет всех! Сожраны! Сплошь условные академика Павлова! И такие нас давят?! - Мутин ругнулся. - Нет, мы убьём их... Вы осторожнее. Я пойду, поищу 'жучков', вдруг пасут?

Он исчез стремглав.

В общем, опыт у нас, трёх, есть. Я убил, пусть не прямо. А Марка - прямо. И Мутин - тоже... Есть опыт. Но! нужно новое: убивать вовне слова, дабы избегнуть факт, что творим мы по слову. Надо вне слов убить, без суда всякой этики; так, казнь в истине. Не умыслить смерть, но убить без намерений, без резонов и умыслов, вовне слов то бишь. Вроде как ураган - стихийно, сделал не ведам... Да, бессознательно!.. Но не прежде, чем я Закваскина сведу с Маркой. Вдруг образуется? Марке честь, Мутин сбросит 'магота'; мне ж, словоборному, к битвам хватит и слов, образующих 'мир сей'. Я буду - их свергать, ибо цель моя в бытии вне слов... Мне б понять: весь Закваскин условен? весь ли он сожран, так что ни донного, ни живого в нём, а лишь знак один?.. Впрочем, это приватное, для себя. Я - ладно; что мне с Закваскиным? А застрельщик наш, Марка? С чем он? Вдруг, избранный современной эпохи, губит 'хеттеев, и хананеев, и амореев', как лейтенантика? Как вернуть его из лжи в правду, чтоб не возникло новых добавок к ханжеской библии, где он внук Авраама сего дня в битве с 'ходящими не по слову'?

Хватит о Марке. Мне бы себя спасти. Как - не нужно знать. Воспрещается. Всё должно быть само... Ага! Надо мозг заспать, словно мать дитя; или как нога нечувствительно давит блошек. О, тут грань тонкая между ложным и истинным! Будь тут смыслы - и ты не воин, бьющийся с словью, а просто урка, клавший на всё, мол, и, мол, природный; но только этого, - Мутин прав, - в урках нет; в них царит дух Писания в плане битв за рабов, скот, сикли. То есть чем дальше - тем трупней общество, уголовней, ибо стяжание есть святая цель, пробиблейская, вот к той цели и прут... У друзей моих не по истине: у них мысль как раз убиения, чтоб крепить себя словных: Мутина как гэбиста, Маркина с правом избранных. Трудно... Но я предчувствовал, что проблему решу, сбив логику, уводящую в библию, не даваясь в разубранный, в лживых 'лилиях кольми паче', гробик евангелий, из какого не выбраться; ведь устав попадания - ословление на все сто. Мне б - в истину!

Кроме Мутина, уходящего в мрак (Великого Четверга иль Пятницы?), я заметил за 'нивой' чью-то 'газельку' с тульским госномером. Лифт полз вверх... там - Магнатик в красном пуловере, висшем юбкой, с стриженной, в тёмном ёршике, головою рахитика. Он, в манер скифской бабы, был монументным; но вот лицо в щеках, сжавших нос и крививших рот купидона, чудилось клоунским, в том числе из-за оспин, тёмных, бугорчатых. Из карманов бесформенных толстых брючин он, вынув руку, дал её, комментируя: - Приглашал? И я тут... Знакомились с Береникой Сергевной... - Он кивнул на рояль. - Играла... Видел 'газель' мою, Пал Михалыч?

Я раздевался.

- Примешь, нет? Я - торговлю начать в Москве. Мясом... Там тебе вырезка. - Он, сказав, на ногах-ступах двинулся в кухню, где, обнаружилось, пил свой чай из подобия пиалы. - Я корень пью. Мне пользительно. - И он сел, так что стул под ним скрипнул. - Пил, рояль слушал. Вышел - тут ты, смотрю.