Русология (СИ)

Я побрёл в пойму к Лохне и омочил лицо. Я дрожал, а бедром текла вязкость. Он мне внушал ж, влёк в сладострастие, - познавать, дескать, сладостно, познавать должно сладко, чтобы хотели все познавать. Нагружал бытием? Зря, тщетно! Я вовне логики. Я спасён почти... Да, я ведаю выход, ведаю! Перекаты шумели, ветер нёс снег... В российской глуши здесь ведать не ведают умыслы в виде норм, слов, предметов, дум, книг, понятий, вер и моралей всяких чирикал. Здесь не цепляются за поветрия, моды, тренды, духовности, пусть культурщина обвиняет нас в непочтении к изворотам вокабул и к одержимости словосмыслами, мол, здесь хилы в мышлении, мракобесы-де... О, ни в ком не видна фальшь логоса так, как в русском. Галл, англосакс, еврей падки к умыслам, словотворны; даже тупой из них ладит слыть многознающим; для чего? чтоб слова внушать, ĕ#Ė$$x# vulvare #Ё!#grfkkkgrfk! pphui!! pisdare #pp Ё!! А вот мы живём, будто лгущих слов нет и всего, чем гордится культурщина, - тоже. Нет и культурщины, что, как гриф на кровь, машет к истине, чтоб пожрать её. Но есть русские, не дающие штамповать себя, рождёны в межеумстве. Еллинских борзей, типа, не текох, риторских мудрех, как бы, не читах, а филозофию ниже очима видех. Нация злая-де, говорят о нас, берегущая колоссальный пласт истины, вместо чтоб обусловить эту вот истину и свести её в торты, лифчики, в интернетию и в 'культурное'; после - в средство от благ его: в государства, в больницы, в психиатрию. Мы как бы люди, но под личиной в нас - зверь для них, иноземных, тот, что отсутствует здесь сейчас в вечной русской тоске по далям. Запад внушает нам деньги, скот и рабов (Быт. 12, 16). Сикль над всем? А сикль - что? облик истины? откровение? Вовсе нет. Сикль - купить чтоб Россию и обусловить. Также есть русские, что вопят, что, мол, нé дали мы европам, не обновили мир, не внесли ни идейки, но всё испортили; в русской крови-де гибель; русские 'прочерк', мол, 'страшный нравственный', нужно бить в русский лоб, чтоб в него, дескать, вставить идею. Есть и особые господа, посконные, непременно брадатые, клерикальные, агрессивно моральные, воспевающие страсть к водке и к 'богословию топором' да к дёгтю. Им народ, - что так 'добр' в их риторике, 'органичен', 'слился с природой', 'вхож в биоциклы', 'истинен', - всё равно нужно править, чтоб надоумить дать господам сим право на трон сесть. Что же выходит: 'истинный', 'органичный', 'добрый' народ ждёт ретуши, чтоб стать истинней? Ждёт идей от господ сих? Но ведь каков народ? А таков, что заводится в нём идейка либо заденет чуть - и вдруг плох народ. Был вот 'истинен', 'добр', 'всеблаг' - и как смыло, порченный вдруг стал, подлый. Был 'органичен' - и вдруг Октябрь, безумие, а не то 90-е с воровством и разбоем, с тьмой 'неорганики' как стремлением к фальши Запада. Вот народ наш с идеей-то! А - не следует прилагать идей. Глухость к умыслам - во спасение. Об Россию споткнулся сикль. Его цели здесь - в смех нам и в скоморошество. Два пути есть: русский и авраамов. Русский путь - вон с земли, чтобы исчезнуть и впредь не числиться Ξν ρχΈρκσ, θ ηΰχερΰλ. Аллергия, холодность к смыслам и постижение слов как фальши - это сигнал нам, что, мёртвы в слове, мы живы в истине. Русология это истинология.

Снегопад, вдруг сгустившись, выбелил мысли.

'Митя!' - стал звать я.

'Папа'.

Он!! Жив он!

'Здесь был пожар. Мне плохо'.

'Я всё исправлю! Я не уйду, сынок! - вёл я. - Может, умру здесь. Ибо открылось, как мне слова убить. Там, вверху, словный монстр, сынок... - Я пошёл к опалённой, спиленной и поваленной (отдыхали культурно) кодлой бандитов древней раките и произнёс: - Раз ты здесь - значит, здесь истина... И, как я быть не стану, - вмиг слову гибель, вмиг конец познаванию зла с добром, и греху, и авраму. Я, сынок, как ни слаб для дел, - скажем, скот растить, в интернет играть, мазать живопись иль кайлом бить, иль громкий принцип стентором гаркнуть, - я, ничто, вник в них, риторов-умников, вижу, чем мне обрушить мир, чтоб ни камешка! А камней в нём 'незыблемых', как нам врали, 'краеугольных', нет. Вместо этого - ордер мнить смыслы сутью, истиной мира... - Снег на ракиту падал и таял. Я бормотал ему, хоть он прятался, не спешил предстать: - Межеумок, я скоро кончу мир. Се моё анти-дело. В нём и сошлись мы - я с авраамом. Женщина лишь нужна и - я мир прикончу. Нику бы... либо Мáргерит... Только с женщиной... ... ... ... Кем убитый ты? Мною. Хлам мне нужней был: сикли, скот и рабы нужней. Ты ведь там где-то был, далёко, как бы и не был. Я решил, что и нет тебя, что ты сон и что вещи дороже. Истиной был мне быт мой... То есть я первый, кто признаётся, что мне сын меньше, чем чтобы мыслить в кресле в комфорте... Но я иной теперь... Мне лишь женщину, чтоб решить вопрос...'