Русология (СИ)

- Дом твой - в моих полях! - обнажил он вновь гнутые вовнутрь зубы. - Поле моё, брат; лучше бы мне там... Ты продавай дом. Ферма там будет, йоркширам... - Он принёс мне чай, перетаптываясь от плиты с грязным чайником к полке с сахаром и опять к столу. - А ведь я с кандидатом этой... лигвистики не дружил, нет! Штраф, помню, взял раз... - Он сел на лавку, скрипнувшую, снял кóжанку. - Не учёного штрафовал - артиста. Чтоб уважали... Эти Толян/Колян кто? Пьяницы! Я им дело дал. Пусть все знают.

- Выгонишь. Ты их выгонишь, - я пророчил. - Я здесь наездами, а и то про них слышал.

- Не-а, не выгоню, - усмехнулся он. - Верь, не выгоню. Я могу содержать таких. Отними во мне смысл, что нужен, - чем жить? А нечем... Прежде мы жили. Нынче одно: красть. Мне стало лучше - им стало хуже. Я обобрал их, чтоб жить богатым; но обобрал-то не сам, системой... - Он стал нетрезвый. - Я, брат, советским рос, октябрёнки там, пионеры... Смыслы мы знали! Смыслы с Евангелья!

- Пьёшь зачем?

- А, - звенел он в бутылку, - с нею не думаешь... Легче... Да и ведь думать что?.. Как фамилия, брат?

- Кваснин.

- Вроде ты Кваснин квасовский? И Закваскин в той Квасовке... Ну и жлоб твой Закваскин! Я дом присматривал, а он врал, что усадьба его и всегда тут его была. А тебе, вроде, дом он лишь продал, но без земли под ним. Говорил, что отец его и он сам отсидели за правду. Лиственки в спил давал, за три сотни, так как они на его земле, а сосед ни при деле, мол... Звал тебя не Кваснин к тому ж, а 'Рогожкин-москвичик'. Как же так?

- На жену, на Рогожскую, дом записан... - Я стал прощаться.

Он засмеялся. - Как-нибудь заскочу к тебе... Я - Магнатик!

Прочь я шёл вдоль мычавшего стада, выгнанного на двор... Ворота... Склон в пойму... К мостику лез в сугробах. Выше, на взгорке, был дом двух братьев, но я не глянул: некогда, сын ждал.

Сразу за Лохной, выйдя к 'магнатиковой дороге', я повалился. Стало тошнотно, всё потемнело. Наст охладил меня; свет наполнил мир... Я поднялся с тягостной мыслью. Что там? Закваскин?.. Точно, Закваскин!.. Что получается? Что усадьба его, а мой - дом всего-навсего? Он сказал так Магнатику?.. Я прощал старика, но почуял цель действовать от измышленных мнимых прав. Он и впрямь мог срубить как лиственки, так и весь мой периметр здесь, в безлесьи. Он мог спалить мой дом, чтоб владеть моим садом. Я был взволнован.

Сын крепил снежной бабе ноздри из шишек.

- Папа, снег стает? Будут ручьи? Здесь дед Коля был с палкой, чтобы воров бить. Он решил, мы они. А ты где был? будут ручьи?

Я ручьи обещал вчера, но ошибся, ибо тянул, то силясь, то угасая, северный ветер; солнце же плавило снег по верху, в пользу лишь насту.

- Лучше рыбачить, - молвил я.

Он: где удочки и наживка, черви под снегом, как их достанем? Мы с ним 'рыбачили' и 'охотились' часто. Помню, приехали раз - и в пойму; там долго крались; он ко мне приникал шепча: скоро утки? хватит патронов? вдруг будут лебеди или гоголи? громки ль выстрелы? а лиса придёт? ну, а если вдруг волки? или медведи?.. Я твердил, что вспугнём дичь; он, умолкая, миг спустя вновь трещал. Мы садились под ивой. Были шуршания в прошлогодних травах и всплески в речке... но предвечерие усыпляло... вот он зевал, не вздрагивал, если вскрякивал селезень или плыли бобры к косе... Правый берег примеривал краски вечера... я смотрел на ракиту, важную памятью... обернувшись, видел наш дом вверху, где ждала меня Ника... В сумерках мы плелись домой. Не стреляли, ценен был ритуал...

Вот - леска.

А за удилищем нам - в строй флоры, что окаймляла сад. Там росли: липа, клён, бересклет и калина, дуб и берёза, вяз и орешник, дикие сливы, дикие вишни, дикие яблони и сирень, и прочее - рай грызущим; их помёт и погрызы были ковром в снегу; что трагичнее: в этот год наст был так высок, что позволил им портить даже и кроны. Я задержался; сын же тянул меня, стимулируя к поискам. Мы прошли к части северной, где сумбурилась флора в пятнах от пиршеств заячьей контры (клочья от меха, к счастью, являли мне, что лиса и волк умеряли пыл). Утомлённый ходьбой в снегах, - да и он устал, - я взял клён, древо сорное: семена разлетаются где ни попадя; их казнят вовсю - но они экспансируют валом поросли. Клён хорош для удилищ; мы утолились. В доме, сев, я смотрел, как готовят снасть ручки, схожие с нашими, родовыми квашнинскими, то есть годными для сохи и сеч, но и, вышло, для флейты. Он хорошо играл; дар от матери, пианистки, от моей Ники. Нужно учить его; виртуозность зачахнет без тренировок.

- Умница! - я похваливал.

Поплавком стала пробка, что была в тумбочке, а грузилом стал болт.

- Червяков копать? - он шутил. - Под снегом? А земля мёрзлая.

- Слепим их.

Я взбил тесто, и, пока делалось, испытали снасть в чашке. Сын мой ушёл в процесс. А я тешился, сознавая: наша 'рыбалка' мчит полным ходом. Тесто я покромсал.

- Ишь, белые червяки зимой! На таких мы поймаем всех-всех-всех рыб! - смеялся он.

Речка Лохна здесь мелкая и студёная. В ней уклейка с плотвицей, крупное редко; асы таскались, помнится, тщетно, и новички так.