Русология (СИ)

- Да, - обещал я, видя, что, от удара ли, от огня ли, буква 'М' стёрлась. Но я подкрашу.

Как-нибудь...

Стало радостней; настроение вмиг улучшилось; ипостась моей ломаной и никчёмной судьбы обретала здесь цельность. Здесь пока я отец, не утративший чад моих; здесь отрадное прошлое, когда я был здоров ещё и трудился в лингвистике; и когда Родион, мой брат, был нормальнее, а жена моя - пресчастливая мать была; и когда мой другой сын видел наш сад в цвету, слушал птиц; мы чинили с ним крышу, крыли полы, белили; вечером мы спускались к раките, пела кукушка... Может быть, этот дом его счастье - дом, где теперь варю им двоим одну кашу, мёртвому и живому... Понял я: в той бездумности, с коей прибыл я, есть резон: бегство в место, где я был счастлив. (Здесь потом на снегу поздней ночью в искрах от пламени был зачат и второй мой сын). Мне нигде не быть с первенцем, пишущим на раките 'Митя и Папа'; мне с ним лишь здесь быть, около Лохны.

В варево я влил мёду. Ели... 'Напузившегося', на сленге, осоловелого, я тропой, затвердевшей, ломлющей ноги, позже отнёс его в дом, в постель... При луне уже, вновь спустился к раките, к угольям, багровеющим тускло... Всё, вроде, прежнее - но я стал вдруг чужой снегам с плеском речки под ивами, стынущими в свой праздник. Я развёл пламя; темень попятилась.

Он приблизился.

'Ты, сынок?'

'Папа'.

'Я не додумался, где ты'.

'Я здесь всегда'.

'Здесь?'

'Помнишь, вы уезжали, 'нива' работала, дом был заперт, вы меня звали, но не могли найти. Я был здесь и мечтал, как я делаю от ракиты к дому вверх лестницу, и она вся из мрамора'.

'Ты в Чечне тогда...' - я пихнул головню.

'Да. Резали пальцы и посылали, чтобы ты выкупил. Про отцовскую толковали любовь; мол, выкупишь. Но я знал, что нет денег... Пап, расскажи, как в детстве'.

'Хочешь про масти?..' - Я повёл об игреневой, о гнедой и караковой, о соловой, мухортой и изабелловой... Было сладостно, и костёр мой дымил в луну. В Лохне тихо плыл бобр... Надорвал тишь голос двухрядки: то Заговеев выл про три 'муромские сосны'; под праздник он часто пел.

'Я... Прости, сынок...'

'Папа, не за что'.

'Хочешь в дом?'

'Нет, могу только здесь'.

Он здесь...

И я обнял ракиту.

VI брáтина

Я ушёл на рассвете, ясном, холодном, как предыдущие. Сердце ныло - я оставлял его там, внизу. Скарб отнёс Заговееву, что сидел в обветшалом белье под тулупом около тополя во дворе на телеге: чубчик он ровно, ладно подрезал, выглядел лучше, если бы не глаз с похмелья, красный и мутный. Он вынимал курить; его руки тряслись. Мерин стыл вблизи, куры бегали; овцы сбились у хлева; хрюкали свиньи. Ископыть не сминалась, ставши как гнейс в морозе.

- С праздником, - обронил я.

- А и тебя, Мих... - Он вдруг закашлялся. - Выворачивает... Злой кашель... Пел я, Михайлович, спать мешал? Волоки вещи внутрь! - понеслось мне вслед, заходившему в дом с баулом. - Как не пить, не попеть? Распоследние дни досужие! Там назём возить, после пахота, да покос с пастьбой, да сорняк с жуком... Хоть, к примеру, блоху взять! И колорадский!! С виду пригожий!! Но не натурой... - сбавил крик Заговеев, так как я вышел. - Не было; он стал с Брежнева. Прежде взрослый жук, и личинки. Банками обираешь их в солнцепёк - он снова... Он из жары, что ль?

- Всё из энергии.

- Жрёт ботву... Хорошо, сын - Мишатка мой - помогает. Мне в зной несносно. Он, мой Мишатка-то, сорока нет, - дома игрушки; маленький в их играл, Мишатка... В Флавском он. А завод их не дышит, он там как мастер. Спонсера ищут, чтоб, значит, денег дал... Во как! Спонсер им... - И старик, вздохнув, почесал ступню, скинув валенок. - Чтобы спонсер им денег дал, а они бы украли? Я ему, что он лучше бы бизьнес вёл, закупал мясцо; не то ферму взял. А Мишатка мне, что ему не дадут: весь рынок, деньги и связи тут у чеченов и у богатых. Дело, мол, сложное - скот сбывать. Чем кормить, отвечает, если поля у их? При заводе - почёт как мастеру... - Заговеев качнул ступни. - Пальцы чтой-то не ходят. Думаю, к смерти... - Он отшвырнул бычок. - Смерть у всех, что ж. А вот как с мерином? Доброезжий, хоть боязливый. Он куда?

Я смотрел: ни в морщинистой шее, ни в редком волосе с детским чубчиком, ни в мозолях натруженных рук его, ни в покатых плечах и ни даже в глазах, красных с водки, смертного не было.

- А назад когда? - Он запахивался в тулуп.

- Бог весть когда.