Читаем Русология (СИ) полностью

Я таил, что Москва мне скучна, напрасна, - именно со вчера, как впало, что не могу быть в Квасовке, а потом, с этой ночи, что и без Квасовки не могу, лишь здесь мне жить, что я здесь и живу, вдруг, по-настоящему, в полноте и свободе, как неутратный... И я пошёл к себе по-над поймой, часто косясь вниз, где было мёртво, где не дымил костёр, близ какого сидели мы, где ивняк и ракита лишь серебрились. Там был мой первенец, и он звал меня, звал годами, я же не слышал... Может, и стрелки, что с потолка, знак: дуй туда! - а я, олух, не рою снег, не ворочаю камни, пусть там мне счастье... Склоном в снегах вдали лезла фура к ферме Магнатика. Скоро Пасха, скоро конец постам, он решил сбыть убоину?.. Сын сидел уже в 'ниве'. Я задержался. В доме я глянул в потные окна, что будут медленно остывать без нас, тронул печку, взял карабин, с ним вышел.

- Ну, пап, поехали!

- Нет, забыли... - Что - я не помнил. - О! Вербу бабушке и для мамы. Тоша, иди нарежь... Постилали одежды, дабы Он шёл по ним; а другие, сламывая ветви, клали. Богу осанна! Славятся в Господе! Он вошёл в Град восцарствовать! Аллилуйя! Я подожду. Иди.

- Вместе!

- Я подожду.

- 'Осанна' значит, пап, что?

- Спасение.

Это я вниз ('отцовская, - где-то ныло, - любовь'?) хотел. Да, хотел, но - его послал, чувствуя, что, уйдя, не вернусь, как знать... Впрочем, я уже весь там, возле ракиты и у золы в снегах. Сев за руль, я мчал памятью в строках писем от предка: '...о матерьял в 'Труды'... есть свидетельство нам дарёная... братина от Вел. Князя... в помощь мне ключница из наперсниц в Бозе почившей... - Здесь я помедлил, и потому что вдруг яростный гуд возник, и затем, что, стремясь к нужным фактам, выискал этот: - ...сколь раб в начальницах, Фёклу кличут Закваскина, в роде чуть Квашнина, читай... - и дальнейшее: - Мы селили селения... израстания... по названью 'Сад Квашниных' тож...'

Гуд рос надпойменною дорогой; воздух вибрировал. Я прикрыл дверцу 'нивы', длить ритмы памяти: 'Лохна сузилась десяти сажень подле Квасовки, очевидно по вербам, в коих есть пристань, - каменна, поизмыта водою, сникнувшей, так что стал скотский выгон... Новый брег уж заросший... пристаньку учинили близ водных струй... лодчонки, в коих я плаваю, соревнуя пейзаж... украшивать, но сочтя красу не заимствовать, а старанием из себя творить, ибо чуждое суть пародии, как бы мы иноземцы, то я не саживал италийских пальм, но ракитку, что власно дух слезит...'

Да, 'ракитку' - ту, что внизу сейчас.

Гул сотряс меня, и я вылез. Через Закваскина с Заговеевым, а точней, их подворья, виделось: прёт бульдозер, кой отгребал снег. Сын мой примчался вскоре с лозинами.

- Папа, что гремит?

Я устроил его на магнатиков снежный вал, чтоб глянул, как ярко крашенная в желть масса, влезши на выступ (Квасовский выступ меж двух разлогов), двинулась до моей территории. Тракторист спрыгнул к джипу, к чёрному... 'Шевроле', нет? Толком не видно.

'Нива' взревела. Сын припустил ко мне. И поехали.

Ветер встречный, солнце сияет, склон слепит снегом... Вон перепёлки. Ибо 'весна идёт...' Прибывает день; из снегов и морозов выбьется мир в цветах, в соловьях, в благовониях... Нас вело в колеях из льда; шины взвизгнули... В заднем виде исчез сперва дом наш, после и лиственницы у дома.

- Пап, а какие есть джипы? Ну, по названиям? - На плече взялась варежка.

- 'Нива' джип.

- Пап, и всё?

Я назвал. А он слушал.

И я подумал вдруг, что пристрастие к звукам в нём - от меня, остывавшего к смыслам, склонного к донному, к интонации; в ней есть то, что глубинней слов. Потому-то словами, понял я, не без умысла говорит с нами велий Бог-Слово, он же Бог-Логос, - чтобы скрыть главное. Истина - в музыке. Общего у мелодии и у логоса нет; пара дружит насильно, как самец с самкой. Сын любит звуки, он музыкален, и слововязь ему как смычок для играния на невидимой истине.

- 'Хондэ-гэллопер', 'форд-эксплойер' и 'гранд-чероки', - я продолжал, - ещё 'мерседес икс триста', 'хаммер-пи-ди', 'хайлэндеры...'

- Самый лучший какой?

- Пусть 'хаммер': шесть пять десятых, климат-контроль, - ответил я, - эй би эс и лебёдка, чтобы вытаскивать, коль завязнет; турбонаддув притом.

Я дал газу. Грязью и щебнем выбрались мы с полей в снегу к межрайонке.

- 'Шевроле' сильная?

- Да.

- Пап, ехали из Москвы, сломались, ты чинил 'ниву'. Джип тот нас спрашивал... Он тебя ещё 'малый' звал. Номер шесть, шесть и шесть. Джип видел? Ну, этот в Квасовке? Это он ведь! Он почему здесь? А, пап? Не знаешь?

Глянув приборы, я удивился, что мало топлива.

- Говоришь, он сюда, джип? - бросил я (три шестёрки... тот, что мне встретился? Пассажир его - сын Закваскина?).

Перейти на страницу:

Похожие книги

Грани
Грани

Стать бизнесменом легко. Куда тяжелее угодить самому придирчивому клиенту и не остаться при этом в убытке. Не трудно найти себе новый дом, труднее избавиться от опасного соседства. Просто обижаться на родных, но очень сложно принять и полюбить их такими, какие они есть. Элементарно читать заклинания и взывать к помощи богов, но другое дело – расхлебывать последствия своей недальновидности. Легко мечтать о красивой свадьбе и счастливой супружеской жизни, но что делать, если муж бросает тебя на следующее утро?..Но ни боги, ни демоны, ни злодеи и даже нежить не сможет остановить того, кто верно следует своей цели и любит жизнь!

Анастасия Александровна Белоногова , Валентин Дмитриев , Виктория Кошелева , Дмитрий Лоскутов , Марина Ламар

Фантастика / Приключения / Разное / Морские приключения / Юмористическая фантастика
Идеи и интеллектуалы в потоке истории
Идеи и интеллектуалы в потоке истории

Новая книга проф. Н.С.Розова включает очерки с широким тематическим разнообразием: платонизм и социологизм в онтологии научного знания, роль идей в социально-историческом развитии, механизмы эволюции интеллектуальных институтов, причины стагнации философии и история попыток «отмены философии», философский анализ феномена мечты, драма отношений философии и политики в истории России, роль интеллектуалов в периоды реакции и трудности этического выбора, обвинения и оправдания геополитики как науки, академическая реформа и ценности науки, будущее университетов, преподавание отечественной истории, будущее мировой философии, размышление о смысле истории как о перманентном испытании, преодоление дилеммы «провинциализма» и «туземства» в российской философии и социальном познании. Пестрые темы объединяет сочетание философского и макросоциологического подходов: при рассмотрении каждой проблемы выявляются глубинные основания высказываний, проводится рассуждение на отвлеченном, принципиальном уровне, которое дополняется анализом исторических трендов и закономерностей развития, проясняющих суть дела. В книге используются и развиваются идеи прежних работ проф. Н. С. Розова, от построения концептуального аппарата социальных наук, выявления глобальных мегатенденций мирового развития («Структура цивилизации и тенденции мирового развития» 1992), ценностных оснований разрешения глобальных проблем, международных конфликтов, образования («Философия гуманитарного образования» 1993; «Ценности в проблемном мире» 1998) до концепций онтологии и структуры истории, методологии макросоциологического анализа («Философия и теория истории. Пролегомены» 2002, «Историческая макросоциология: методология и методы» 2009; «Колея и перевал: макросоциологические основания стратегий России в XXI веке» 2011). Книга предназначена для интеллектуалов, прежде всего, для философов, социологов, политологов, историков, для исследователей и преподавателей, для аспирантов и студентов, для всех заинтересованных в рациональном анализе исторических закономерностей и перспектив развития важнейших интеллектуальных институтов — философии, науки и образования — в наступившей тревожной эпохе турбулентности

Николай Сергеевич Розов

История / Философия / Обществознание / Разное / Образование и наука / Без Жанра
Святой
Святой

Известнейшая Госпожа Манхэттена, Нора Сатерлин, когда-то была просто девчонкой по имени Элеонор... Для этой зеленоглазой бунтарки не существовало правил, которые она не стремилась бы нарушить. Её угнетал фанатизм матери и жесткие ограничения католической школы, поэтому однажды она заявила, что никогда больше ноги её в церкви не будет. Но единственный взгляд на магнетически прекрасного Отца Маркуса Стернса - Сорена для нее и только для нее - и его достойный вожделения итальянский мотоцикл, были сродни Богоявлению. Элеонор в плену противоречивых чувств - даже она понимает, что неправильно любить священника. Но одна ужасная ошибка чуть не стоила девушке всего, и спас её никто иной, как Сорен. И когда Элеонор клянется отблагодарить его полной покорностью, целый мир открывает перед ней свои невероятные секреты, которые изменят все. Опасность может быть управляемой, а боль - желанной. Все только начинается...

Александр Филиппович Плонский , Андрей Кривошапко , Рюноскэ Акутагава , Тиффани Райз , Э. М. Сноу

Современные любовные романы / Классическая проза / Космическая фантастика / Эротика / Разное / Зарубежные любовные романы / Романы / Эро литература / Без Жанра