Русология (СИ)

Я, наслушавшись радио, стал к обочине и, пройдя в лес, обнял осину. И ради этого, что я слышал, жрал Адам плод познания? И вот в это я еду?! Господи, царствуй! власть Тебе! Но, возможно, и нет, не знаю. Я ведь не вопль ста тысяч. Даже и сотен. Даже десятков. Я лишь один воплю, а все счастливы, все покорствуют дважды два есть четыре. Я в одиночестве среди радостных! Только я дитё первородных грехов, отпрыск зла и добра! Ведь велено, чтоб от древа познания не вкушали; то есть не нам решать, в чём добро и в чём зло. Вдруг мнимое злым есть благо, а что добро - вдруг худо? Но, если счастливы все таким бытием, - что ж, рай вокруг и лишь я, кто отведал плод, маюсь? Так, что ли, Господи? Мне любить Твоих агнцев и не судить о них? Мне любить Твой мир?

(Как: 'отцовская', мол, 'любовь', - вёл первенец у ракиты?). Я побрёл к 'ниве'. Сын мой позёвывал.

- Где мы, пап?

Мы в Московии, где леса громоздятся с жёлтыми в мочевине сугробами вдоль шумливой 'М-2'.

Выл стартер, двигатель кашлял... Я отвалил капот. Пахло. Бензонасос, оказалось, сочил вовсю, так как рыск индикатора я заметил давно, у Квасовки. Я заткнул дыру. Бак пустой, близок вечер. Нужно шесть литров, и денег не было. Мчали, брызгая таяньем, что текло с 'М-2', агнцы Божии. Только я стоял, тварь запретного плода, ведавший зло с добром. Я боялся их. Я, преемник греха в раю, был заблудшая немощь, вроде червя в воде и беззубой гиены. Выдать не знающим, в чём 'добро', а в чём 'зло', опасно, так как пропасть могу. Слышал я, что в развалинах дома, что подорвали, раненных грабили отречённые от познания зла-добра и невинные агнцы Божии...

Не желаю в участники райских игрищ. Боже, спаси мя!

Пачкало стёкла и завихреньями сотрясало, мазало грязью левый бок 'нивы'. Транспорт летел к Москве. Я прищурился солнцу, ползшему книзу, чтоб, крытый мокрядью, оглушаемый рёвом, с вздетой рукою, стыть долговязостью, устремив взор в блистание, что стекало с заснеженной полосы меж курсов к югу и к северу.

Задержался 'жигуль'.

- Пожалуйста, литров шесть. Нет денег.

- Чё ты стоишь тада?

Он уехал.

Солнце склонялось. Я чуть подвинулся, чтоб по-прежнему ослеплять себя блеском вод от асфальта. Сделавшись грязным, я жевал губы, сплёвывал мокрядью. Тормознув, 'ЗИЛ' дождался, чтоб я приблизился.

- Литров шесть. Но нет денег, есть инструмент взамен.

Он захлопнул дверь.

Я влез в 'ниву', чтобы согреться, но тепла не было. Я отчаялся.

- Папа? - Сын меня обнял.

Кто он, мой отпрыск? Будущий нуль, как я? маргинал? Или станет князь мира? Путь присуждён давно; тщетно бьётся любовь моя уберечь его от опасностей. Я бессилен, слеп, немощен, не умею жить.

- Ты замёрз, сынок? - Я смотрел на приборы. - Ты мне поможешь? Нету бензина, нету и денег. Нужно добыть их. Я и надумал... Выход есть. Поиграй-ка на флейте. Мы б заработали.

- Я боюсь туда... Нет! Стоять? И там грязь... И не слышно, пап, флейты. Я не хочу, пап!

- В Квасовке ты помог мне. Выручи снова. Мы не уедем, нам нужны деньги.

Он с флейтой вылез. Я, повернув руль, вытолкнул 'ниву', - так, чтобы, выставив, отводить от обочины (от него то есть) трафик. И запасное я откатил в тыл с тою же целью. Сел потом, но с раскрытою дверцей, ноги наружу. Сын стоял между мной и откаченным диском. А исполнял он - то, что я сам, да и едущий, не расслышал бы. Вихрь трепал полы заячьей шубки... Я ему чужд стал, выгнавший в ужас с яростным шумом, с промельком множеств, с хлёсткою влагой, с сумрачным холодом. Он играл, боясь глянуть в транспортный хаос, медленно пятясь. Это страшней, чем когда он брёл в Квасовку, ведь сейчас он не ведал путь, проходимый сквозь страхи, - как и не ведал, кто человек вблизи, обрекающий страхам. Он играл долго; дали десятку; и я вернул его в 'ниву', думая: 'Сходно ты, Бог, Адама!..' Тряского обмотав его курткой, я начал сам дрожать.

'Форд' вдруг взял меня на буксир без просьбы. Я нечувствительно поводил рулём и следил за натянутым тросом. Час спустя, оплатив мне бак на ближайшей заправке, 'форд' испарился. Мне не догнать его, и едва ли мы встретимся; вдруг это ангел? Я обнял сына.

- Пап, не бросай меня, - я услышал.

Я обнимал его - и погибшего первого, кто надеялся, что отец всемогущ.

Как жить? Почему Бог дал глупость лишь размножаться, мудростью же любить - обнёс? Как сделано, что сей мир есть страдания, где отец и мать обряжают плод в саван? Что, за Адама месть? Первородный-де грех? Бог правит нас? Но Он может взмахнуть перстом - и в момент беды сгинут. Или Он бросил нас, вникших в 'зло' с 'добром'? Чаша полнится... Бог, пребудь со мной! Или, всё-таки, не до всех Тебе дело? Может, Ты не рассчитывал на нас всех, Бог избранных, говорят иудеи? И наши беды вдруг - к счастью избранным?

Мысли комкались. Я полез к рулю.

Спорт, ты жизнь...

Погрузили русь в немощь, продали доллару...

День за днём в шоу Сирия, Украина, США и Европа... а про РФ когда, бабаяны толстовские, также оркины и иной блаблаж? Что за жизнь пошла?

Авиация контролирует перевалы с дорогами...