Русская апатия. Имеет ли Россия будущее

На стр. 18 Академия Наук устанавливает, что к 1863 году малорусский язык „уже испытал себя на всех поприщах“. Такая аттестация, даже в применении к тем немногим поприщам, на которых малороссы действительно испытали свои силы, верна лишь постольку, поскольку речь идет об испытании, ибо результаты последнего нельзя, как мы увидим, причислить к удовлетворительным. …

Касаясь (стр. 36–37) Закона 1876 о разрешении печатания „по-малорусски“ произведений изящной словесности, а также исторических документов и памятников, Записка странным и непонятным образом допускает объединение под термином „малорусский язык“ трех совершенно различных понятий. В эту рубрику зачисляет она, во-первых, книжный язык Западной Руси, развившийся на древней общерусской основе, воспринимавший в XIV–XVII веках малоруссизмы, белоруссизмы и полонизмы, оставивший много документов и с XVIII века отчасти вытесненный московской книжной речью, отчасти слившийся с ней. Во-вторых, малороссийским языком Записка называет (и совершенно справедливо) литературную обработку (или воспроизведение) народных малорусских говоров, начиная от виршей и интермедий XVII–XVIII века и продолжая произведениями Котляревского, Квитки, Шевченко, Кулиша и др. (до 1876 года)».

«Резолюции в пользу „украинских кафедр“ приняты были осенью 1905 года сходками студентов-„украинцев“ сперва петербургского, а потом новороссийского университетов. Вскоре, однако, все университеты были закрыты на целый год, и лишь осенью 1906 года украинское студенчество возобновило свои домогательства, коим предшествовали аналогичные ходатайства харьковской, черниговской и полтавской городских дум и советы трех университетов Юга России. Застрельщиками оказались, на этот раз, киевские студенты; кроме малороссов, в этой агитации принимали систематическое участие студенты-поляки и семиты (в числе последних убийца статс-секретаря Столыпина – Мордко Богров). …

Киевская студенческая сходка высказалась за желательность „украинизации всех трех университетов, находящихся на территории украинского народа“, а на первое время ограничилась подачей ректору петиции об учреждении кафедр украиноведения (литературы, истории, языка и права); под петицией, которая побывала еще на нескольких студенческих сходках, собрано 1430 подписей. Местная партийная газета печатала коллективные сочувственные студенческим домогательствам письма, за подписями преимущественно учеников среднеучебных заведений и учителей народных школ, а также крестьян и рабочих; всего таких подписей было, будто бы, более десяти тысяч. Солидарно с киевским студенчеством выступили с требованием учреждения украинских кафедр слушательницы женских курсов в Петербурге и Киеве и студенты университетов в Харькове, Одессе, Петербурге и Москве. Ответы получились по всем петициям отрицательные, а кое-где и вовсе не были даны».

«Попытки „украинских“ авторов экспроприировать всю древнерусскую литературу и налепить на ее памятниках украинские ярлычки нашли себе еще в 1894 году оценку в отзыве проф. М. Драгоманова. „Иногда причисляют к украинской литературе, – пишет Драгоманов, – старые памятники дотатарской эпохи; но эти памятники (Нестор и др.) писаны были языком старо-болгарским, а не украинским, к тому же они очень подкрепляют «общерусские» теории, ибо переписывались не меньше в Новгороде и Суздальском княжестве, чем в Киевском, а некоторые только на Севере и сохранились. Это вопрос, с которым нужно быть весьма осторожным“».

«Приведенные рассуждения едва ли оставляют место сомнению в том, что сине-желтый цвет, по традиции от галицко-волынской (якобы украинской) державы, а также от эпохи гетманщины и гайдаматчины, избран украинской партией в качестве национального символа и лозунга „Соборной Украины“. Примеров использования этих цветов при украинских манифестациях в России и за кордоном легко найти много в текущей прессе; мы ограничимся лишь несколькими».