– Я их покрасил! – отрапортовал Санников и на всякий случай зажмурился.
– Нитрокраской, – закончил за него комбат. – Тридцать лет, здоровый лоб…
– Двадцать семь! – пискнул Санников, непроизвольно становясь меньше ростом.
– Здоровый лоб, на тебе пахать можно вместо мамонта, технически грамотный мужчина! А мозгов – как у пятилетнего!
– Мне прямо стыдно, – сказал доктор. – Я, знаете, тоже хорош. Как не заметил…
– А он тщательно покрасил! Качественно! Толстым слоем! Вы, доктор, не смотрите, что он дурак-дураком, Санникова трудно заставить взяться за дело, но уж если он взялся, делает хорошо!
Санников стоял навытяжку и от стыда едва не плакал.
– А еще якут называется! – упрекнул его комбат непонятно чем и непонятно зачем.
Санников шмыгнул носом. Таким дебилом он себя в жизни не чувствовал. По его глупости мамонт нанюхался до одурения нитрокраски и заболел. Собственно, эта версия еще вчера пришла бульдозеристу на ум, и он даже подумал, не снять ли краску с бивней растворителем, но вовремя сообразил: если Катька нюхнет вдобавок уайтспирита, ему, наверное, вообще конец.
– Товарищ полковник, разрешите обратиться, – подал голос матрос. – Он все понял. Он не хотел сделать Катьке плохо. Он больше не будет.
– Естественно, не будет, я его к животному на пушечный выстрел не подпущу! Товарищ Умкы, будь человеком, три старших офицера тебя просят – переводись к нам в авиацию. Мы с твоим начальством решим это мигом. Деньгами не обидим, снабжение у нас – закачаешься. Но это мелочи по сравнению с главным. Катька тут ради эксперимента, и если опыт удастся, мамонтов начнут внедрять на всех арктических аэродромах, а ты-то будешь – первый аэродромный КТС, второго такого нет. Догадываешься, какие это открывает перспективы?
– Санников хороший человек и Катьку любит, – сказал матрос. – Не надо менять ничего.
Комбат и командир полка дружно поглядели на Андрианова, тот только плечами пожал.
– Молодой человек, а вам животное не жалко совсем? – спросил вдруг доктор.
– С ним теперь все будет хорошо, – сказал матрос.
– Правильно у вас на флоте говорят: матроса куда ни поцелуй, всюду жопа! – бросил в сердцах комбат.
Чукча рассмеялся – молодо, звонко. И вдруг у него за спиной весело затрубил Катька.
Назавтра Катька исчез с аэродрома. Как доложили караульные – «на рассвете ушел в бухту». Комбат, вместо того чтобы озвереть от такого самоуправства, только саркастически рассмеялся. А потом загадочно улыбнулся. И спросил командира полка, сильно ли занят начальник разведки. Потому что Андрианов точно знает, где искать скотину и что потом делать.
Еще комбат отдал распоряжение: в дальнейшем убытию мамонта в направлении портовой зоны – не препятствовать.
– Да у нас препятствовать и в мыслях не было, – честно сказал начальник караула. – Попрепятствуешь ему. Попрепятствовал один такой, у него еще самолет перевернулся…
За что схлопотал выволочку и совет внимательно перечитать устав гарнизонной и караульной службы.
Андрианов новой задаче не слишком обрадовался, но тоже саркастически ухмыльнулся, подхватил обескураженного Санникова, уверенного, что теперь комбат точно сживет его со свету, – и поехал. До порта было пять километров, и Андрианов действительно знал, где найдет мамонта.
Катька стоял на катерном причале и вовсю дудел, призывая своего спасителя. Рядом толпились зеваки, снимая красавца на телефоны, планшеты, камеры и чуть ли не утюги. Дай им волю, они бы, наверное, автографы у него просили. Детишки, какие посмелее, совали мамонту булки, которые тот с удовольствием поедал в промежутках между трубными воплями.
Санников подул в свисток, Катька не отреагировал. Санников подул еще несколько раз, мамонт обернулся, мягким движением выдернул свисток у него из руки и зашвырнул далеко в воду. Толпа разразилась аплодисментами.
Андрианов достал телефон и принялся вызванивать флот.
Вскоре со стороны рейда, где маячили хищные серые тени, показался катер и заплясал на волнах. Мамонт затрубил в другой тональности – радостно, приветственно.
Моториста катера старшего матроса Умкы публика встретила, словно героя, возвратившегося из дальнего похода с победой.
Выглядел герой-победитель не очень: был бледен и утирался рукавом.
– Что, дружок, хреново? – участливо поинтересовался Андрианов.
Матрос не удостоил его ответом.
Катька удовлетворенно мычал, обнимал матроса хоботом и пытался его облизывать, всем своим видом показывая высшую степень благорасположения и удовольствия.
– Поехали к нам, – сказал Андрианов. – Я договорился. Поживешь еще денек, а там поглядим.
Умкы тяжело вздохнул, а потом уткнулся лицом Катьке в щеку и застыл. Постоял так с минуту, открыл глаза и показал Санникову: залезай.
– Как тебя зовут-то? – спросил он бульдозериста, пока тот карабкался наверх.
– Вася!
– Проклятье, – сказал Умкы.
– Василий Иванович, – уточнил Санников.
– Тысяча чертей, – сказал Умкы очень грустно и полез следом.
Андрианов хихикнул. Как ему самому показалось – гнусно хихикнул. Целых два Василия Ивановича, впору мамонта перекрестить в Петьку.