Тем, кто в двадцатом году надеялся, что казаки смогут ужиться с большевиками, пришлось горько разочароваться. Советская власть особенно жестоко, как ни с одной другой частью населения России, расправилась с казаками. Большинство из них было раскулачено и выселено из своих станиц, отправлено в концлагеря или просто уничтожено. А на их место поселены крестьяне, привезенные из других частей России. Перед самой революцией казаки составляли 43 процента населения Кубанской области. А в 1942 году, по оценке немцев, занявших в прошлую войну Кубань, казаки составляли уже только 10 процентов населения этой области. Исход казаков на Запад во время немецкого отступления еще больше понизил этот процент. Такова печальная судьба кубанского казачества.
Итак, мы уходили с Кубани. Второй раз за последние полгода наш полк возвращался побежденным из неудавшегося десанта. На нашем пароходе несколько человек заболело холерой. На Кубани население нас предупреждало, что из некоторых колодцев нельзя пить воду, так как они якобы отравлены красными. Командованием было даже дано распоряжение, чтобы добровольцы пили по возможности только кипяченую воду. Был слух, что в колодцы были пущены большевиками бациллы холеры. К счастью, холерная эпидемия на нашем пароходе не разыгралась и все ограничилось этими несколькими заболеваниями.
Кроме страха заболеть холерой, почему-то запомнилось, как в походной кухне, стоящей на палубе, варили манную кашу. Пресной воды было мало, так что воду для нее черпали прямо из моря и варили, не добавляя соли. Получалось очень вкусно. Как видно, пропорция соли в Азовском море была для этого как раз подходящая. Каша пользовалась большой популярностью, чего нельзя было сказать о выданных во время этой поездки консервах. Консервы эти были из какого-то странного, белого, неаппетитного мяса. Надписи на банках, объясняющей их «содержание», не было. Кто-то пустил шутку, что они были заготовлены из обезьян во время войны для питания чернокожих французской армии. После таких разговоров консервы совсем не хотелось есть. К Керченскому проливу подошли днем. Предполагая, что на Тамани находятся свои, наш пароход, не останавливаясь, начал проходить пролив.
Нужно сказать, что в то время, как мы были на Кубани, наши войска высадились также и на Таманском полуострове, то есть на кубанской стороне Керченского пролива. Но, как видно, Тамань к этому времени уже тоже была оставлена нами, так как наш пароход подвергся сильному артиллерийскому обстрелу. К счастью, все были недолеты. Пришлось повернуть обратно и ждать темноты. Остановились при входе в пролив. Вдалеке была видна Русская Мама, о которой осталось много приятных воспоминаний. Ночью при потушенных огнях прошли через пролив.
По прибытии обратно в Керчь был смотр полка. Большое число бывших красноармейцев, влитых в полк, совершенно изменило его внешний вид, сделав его каким-то серым и бесцветным. Наших белых алексеевских фуражек в рядах было мало. Видно, много этих фуражек рядом со своими хозяевами осталось лежать на полях Кубани. Как у Лермонтова: «Плохая им досталась доля, немногие вернулись с поля».
В Керчи мы задержались недолго, что-то около недели. В последних числах августа (по ст. ст.) наш полк был погружен в вагоны для отправки в Северную Таврию. На станцию пришли проводить меня брат и сестра. Сестра выглядела уже настоящей барышней, вызывая интерес у молодых офицеров, с которыми я ее познакомил. Прощаясь, говорили о скорой встрече, шутили, смеялись. Ведь никто не мог предположить, что это наша последняя встреча, что расставались мы навсегда и что я моих сестру и брата никогда больше не увижу…
В нашем вагоне подобрались хорошие голоса. Во время дороги много пели: на станциях около нашего вагона собиралась публика, которая каждую песню провожала аплодисментами – пели мы, по-видимому, неплохо. Между прочим, здесь я в первый раз услыхал песню:
Песня нам очень понравилась, и мы ее часто пели. Уже в эмиграции ей было присвоено имя «Алексеевской песни».
Выгрузился наш полк за Перекопом, на небольшой станции недалеко от Мелитополя. Оттуда по степи, минуя несколько сел, прошли вперед верст тридцать. Остановились в большом и богатом, широко раскинувшемся селе Ивановка. Здесь полк простоял около месяца, пополняясь и подготовляя себя, как потом выяснилось, к «Заднепров-ской операции».