Не настаивая на этой попытке, я разделил взвод на три разъезда: один вахмистерский и два унтер-офицерских. Собрав начальников разъездов, я на карте возможно точнее определил для каждого из них три полосы их разведки глубиной в 10 верст на север, приказав уделить максимум внимания к признакам присутствия конницы противника. Всем указал: «Я нахожусь при штабе дежурного эскадрона и жду донесений». Следующие два с половиной часа я пробыл с командиром дежурного эскадрона, который все время получал донесения офицерских разъездов, в которых буквально не было ничего, позволявшего серьезный вывод.
Через два с половиной часа вернулся мой вахмистерский разъезд, задачей которого было следовать по дороге параллельно речке на северо-запад, высылая дозоры для обследования берега речки (то есть левый разъезд). И именно эти «береговые» дозоры открыли вдоль берега сначала некоторое количество следов копыт; доложили об этом вахмистру, который рассыпал всадников в лаву, приказав вызывать его для определения характера и подсчитывания следов лошадиных копыт. Результатом этой добросовестной разведки было донесение вахмистра о том, что в 9 с половиной верстах к северу от дежурного эскадрона воинская строевая часть силой около кавалерийского полка водила коней к речке на водопой. Этот полк был явно не наш. То же, что это были не низкорослые крестьянские лошадки, а строевые кавалерийские кони, определялось номерами подков, да и количество следов копыт указывало на конный полк, а не на несколько повозок. В своей тетрадке, которая служила моему вахмистру полевой книжкой, он перерисовал несколько свежих следов подков: это была блестящая добросовестная работа, которая не представляла никакой возможности ошибки – все базировалось на фактах и на логике. Пока я изучал рисунки форм и размеров подков, подошли мои остальные унтер-офицерские разъезды, не встретившие противника и ничего не заметившие в своих полосах разведки. Донесение моего вахмистра было настолько грамотно и логично составлено, что я не колеблясь его тоже подписал и, приложив рисунки подков, немедленно все отправил генералу Барбовичу. Все мои всадники были налицо. Я распрощался с командиром дежурного эскадрона.
Вахмистр снова вытянул колонну по три. Задача была выполнена. Тужить было нечего. Люди были так довольны, что мне не хотелось их огорчать: они это заслужили, хотя это и не полагалось. «Вахмистр, когда проедете сто шагов, песенники вперед». На всю разведку (с момента выезда) ушло три с половиной часа. Люди были довольны, исполнив свою задачу, которая была далеко не легкой. Это чувствовалось по их виду, по веселому настроению, наконец, по удали залихватских песен, за исполнение которых я, к моему удивлению, не получил ни одного замечания от встреченных по дороге многочисленных старших офицеров полков и батарей конницы: они словно чувствовали удачу. Как раз мы подходили к батарее, и с веранды нашего собрания долетел голос старшего офицера: «Это возвращается Самойленко, очевидно, с удачей, так как идет с песнями». Перед батареей я остановил моих людей, выстроил фронт, выравнял; поблагодарил за молодецкую службу и отпустил отдыхать (как всегда, конечно, после заботы о лошадях).
Сам же представился начальнику дивизии, на случай если он захочет задать какие-либо вопросы. Но генерал Барбович ограничился благодарностью. Правда, он мне сказал, что его особенно интересует, в каком месте полк, следы которого открыл мой вахмистр, присоединился к главным силам конницы противника; что выяснить это не так трудно, но подобная разведка потребовала бы столь значительные силы, что у него от одной кавалерийской дивизии не много бы осталось.
В батарее я доложил обо всем старшему офицеру, обладавшему особенно спортивно-азартной натурой. Я знал и разделял его стремление всегда стараться быть впереди в смысле готовности в соревновании с полками и батареями дивизии. Я ему поведал о моем глубоком убеждении, что тревоги нам осталось ждать совсем недолго; что сборный пункт у нас лишь один – на северной окраине Малой Токмачки. Есть легкий и безошибочный способ быть раньше всех на сборном пункте: вытянуть вдоль плетней по улице на север заамуниченную, запряженную и оседланную батарею (конечно, отпустив подпруги и вынув железо). Кормить коней – в торбах; поить вручную – ведрами. Возле запряжек – дневальные. Старший офицер одобрил мое предложение, для чего был вызван вахмистр. Старший офицер сказал мне вслед, что в отношении команды связи и связи вообще он рассчитывает на меня. В связи я вызвал вахмистра полуэскадрона и приказал седлать (отпустив подпруги и вынув железо). Затем вызвал Коновалова (чудный, надежный разведчик – учебной команды Артиллерийской школы), приказал ему отправиться в штаб дивизии, никому не являясь: «И – карьером на батарею, как только в штабе дивизии начнут седлать».