С наступлением темноты дивизия покинула огромный, совершенно разгромленный хутор, где так недавно еще раздавалось гортанное кавказское пение, звучала мелодия лезгинки, и теперь в молчании мы подтягивались к обрывистому берегу Сиваша. Тусклым, мертвенным серебром отливало «Гнилое море»; таинственно чернела полоска дальнего берега: там неприятель! Томительное ожидание; в голову приходит целый поток мыслей, беспокойных и скачущих… Почему-то я вспоминаю где-то прочитанную историю о бодрствующем перед Куликовской битвой Дмитрии Донском… Мы со своим взводом пулеметчиков сбились в кучу – холодная степная ночь дает себя знать. Сквозь полусон воображение рисует то, что вот-вот должно произойти, – как противоположный берег загорится огоньками выстрелов и как с коротким свистом будут шлепаться в воду пули…
Чуть начала светлеть восточная сторона неба, как молчание ночи прорезали два пушечных выстрела, ударившие в воздухе как огромные железные бичи. Встрепенувшиеся люди с напряжением всматриваются в темную даль. Прошла, казалось, вечность, как оттуда донеслись заглушенные, далекие звуки разорвавшихся шрапнелей. А вслед за этим по всему нашему берегу заговорили орудия всех калибров, и их снаряды вспыхивали красноватыми звездочками разрывов в темной дали, где находились позиции противника. Там, очевидно, наше наступление было неожиданностью (как в действительности и оказалось. Так, например, в некоторых большевистских частях накануне давались спектакли и празднества, продолжавшиеся до поздней ночи). С запада, со стороны Перекопа, доносились приглушенные расстоянием раскаты непрерывной канонады, а по темной полоске Чонгарского перешейка двигались, один за другим, три наших бронепоезда, рисуясь фиолетовыми дымками своих паровозов на оранжевом небе, залитом пожаром восхода. На бронепоездах каждое мгновение вспыхивали золотистые искорки выстрелов, а над бронепоездами, развеваемые утренним ветерком, висели дымки неприятельских шрапнелей… По-видимому, противник быстро отступал к северу, так как разрывы наших снарядов вспыхивали все дальше и дальше.
По команде, переданной вполголоса, спешенные сотни начали подходить к берегу, где нас ожидали четыре огромные плоскодонные лодки. Первым грузится командир полка с командой охотников. Лодки отчалили и медленно поползли к противоположному берегу. Мы следим за ними затаив дыхание. Что-то будет? Боже, как медленно лодки двигаются! Но берег молчит. Видно, как люди высадились, как лодки отчалили от берега и пошли назад… У всех вырвался вздох облегчения, и мгновенно кругом все заговорили, раздался счастливый смех. Спускаюсь со своими пулеметами и с людьми, которые наполовину разделись, чтобы идти по мелкой воде, так как всем не было места в лодках, перевозивших пулеметы и боевые запасы… «Целая дивизия без штанов!» – шутят сзади…
Сиваш в этом месте мелок – по грудь взрослому человеку. С того берега плывет пустой баркас; взявшись за корму, его толкает английский офицер. Он смеется, как человек, игравший с опасностью и вышедший из этой игры победителем… Высаживаемся у топкого берега. Там уже нас ожидает командир полка. Он недоволен медленностью переправы и торопит нас. А вдали, на сухом песке, раскинулся другой офицер, англичанин, и кажется, спит сном смертельно уставшего человека.
Вперед, вперед! Какая радость шагать по земле, которая еще недавно, может быть час тому назад, была занята врагом! Какой простор! Кажется, что здесь даже воздух иной, чем в отрезанном от материка и окруженном морем Крыму. Уже день, настоящий день, и сильно припекает солнце.
С этого момента наша дивизия, сначала почти вся спешенная, потом со все возрастающим числом конных, закрутилась в каком-то бешеном танце по таврическим степям, в погоне за остатками разбитой в бою 25 мая 13-й советской армии. Мы шли вперед, занимая одну за другой деревни, вновь уходили обратно, контратаками отбирая взятые вчера и опять занятые противником… Был один момент, когда мы снова очутились у Сиваша, будучи буквально прижаты к воде. Было жутко той ночью, когда вся дивизия, вытянувшись в тонкую линию из двух шеренг спешенных всадников, прижатых один к другому, занимая по фронту версты две, ожидала неприятеля или с востока, или с запада… Никогда еще мне не приходилось принимать участие в таком боевом расположении, никогда я не слышал о нем и не читал в учебниках тактики… Но ночь прошла, и мы снова начали преследование какой-то красной конной дивизии, которая уже на третий день нашего наступления нанесла нам чувствительный удар.
Бой под Ново-Алексеевкой
Ночным налетом, около двух часов после полуночи, когда сторожевое охранение борется со сном, и часто – неудачно, красные изрубили почти целиком полк калмыков (700 человек!) и взяли в плен штаб нашей дивизии с генералом Ревишиным, вместе с его супругой.