Русская армия на чужбине. Драма военной эмиграции 1920—1945 гг.

К началу заутрени наша гарнизонная церковь наполнилась народом. Слева, сверкая золотом погон на белых гимнастерках, стройными рядами стояло несколько десятков офицеров-сергиевцев; справа сияли серебряные погоны кубанцев. Службу с подобающей торжественностью вел священник Кубанского училища отец Димитрий Трухманов, пел великолепный хор, а путь крестного хода вокруг казармы заранее был украшен зеленью, цветами и разноцветными фонариками. Казалось, что все это происходит не в чужой стране, в обстановке изгнания, а в каком-нибудь небольшом гарнизоне нашей старой, патриархальной России. Впрочем, Болгария – хотя мы ее иной раз и поругивали – не была для нас такой уж чужой страной. Нигде мы себя не чувствовали настолько «своими», как здесь, и во всех других славянских странах к русским относились несравненно менее сердечно, а о неславянских что уж и говорить!

После заутрени был сделан получасовый перерыв, во время которого все перехристосывались, а начальство, наше и кубанское, обменялось короткими поздравительными визитами в офицерские собрания. Затем все отстояли литургию и в два часа ночи приступили к розговинам.

Благодаря хозяйственным способностям Мамушина наш пасхальный стол выглядел совсем как в былые, счастливые времена. Белоснежные скатерти, на них куличи, сырные пасхи, окорока, жареные индейки, блюда приютившихся в зелени крашеных яиц, бесчисленные закуски, бутылки, цветы… В последний раз я по-настоящему встречал Пасху дома, в 1916 году, будучи двенадцатилетним кадетиком. Это было восемь лет назад, там, во граде Китеже… Сколько с тех пор пережито! Родного дома давно нет, и семья у меня теперь другая – вот эта, что, сияя золотом погон и молодостью лиц, усаживается со мною за стол. ‹…›

Наконец подошла суббота, день Белого бала. Он устраивался в большом казарменном зале, в котором имелась и театральная сцена с занавесом. Этим помещением пользовались для устройства вечеринок, балов, концертов и спектаклей все обитатели казармы, то есть сергиевцы, кубанцы и гимназия. ‹…›

Старших гимназисток было немного, около двадцати, и большинство из них, в силу событий, тоже шло с некоторым опозданием, так что нам, молодым офицерам, тут не стыдно было ухаживать даже за пятиклассницами. Впрочем, одна пышная шестнадцатилетняя девица, так называемая «папина Маруся», была в ту пору всего лишь в первом классе. Жили они в особом интернате, и держали их в строгости. ‹…›

Зал был убран великолепно. Деревянные колонны, шедшие вдоль него двумя рядами, были сплошь декорированы свежей зеленью и увиты бумажными лентами национальных, георгиевских и романовских цветов. На окнах висели кремовые занавески, украшенные крупными Сергиевскими вензелями, а в простенках между окнами – одинаковые, превращенные в ковры коричневые одеяла и на них портреты белых вождей и всевозможное оружие. На театральный занавес, закрывавший сцену, почти во всю его величину было нашито изображение нагрудного знака Сергиевского артиллерийского училища – двуглавый орел, под ним перекрещенные пушки, а в центре большое славянское «С», охватывающее щит с Георгием Победоносцем. В одном углу зала была оборудована уютная гостиная, с мягкими креслами и диванами, украшенная коврами и панно работы наших художников, а в другом – буфет с богатейшим ассортиментом закусок и бутылок. ‹…›

Белый бал был открыт очень эффектным номером: когда зал наполнился приглашенными, поднялся театральный занавес и все увидели стоявшую на сцене пушку – точное подобие настоящей – и при ней полный орудийный расчет, в форме юнкеров САУ. Стоявший сбоку фейерверкер начал громко подавать команды, предшествующие открытию огня. Гости с любопытством глазели на это зрелище, в уверенности, что тут стопроцентная инсценировка, но по команде «Огонь!» неожиданно грянул выстрел, и вся находившаяся в зале публика была обсыпана разноцветными конфетти, которыми было заряжено орудие. После этого духовой оркестр заиграл полонез и начался бал»[171].

Еще в мае 1922 г. священник Петр Беловидов получил разрешение сербского патриарха Димитрия построить на старом, нефункционирующем Ташмайданском кладбище (за церковью Святого Марка) русский храм. Был объявлен сбор средств: 40 000 динаров предоставил премьер-министр королевства Н. Пашич, кирпич выделили два местных кирпичных завода. Постройка храма началась в праздник Рождества Пресвятой Богородицы. Проект строительства подготовил военный инженер В. В. Сташевский. Строительство храма – церкви Святой Троицы – было осуществлено в рекордно короткие сроки – 39 дней. 28 декабря 1924 г. митрополит Антоний освятил храм. Настоятелем церкви стал отец П. Беловидов, а первое богослужение прошло 4 января 1925 г. при большом стечении русских эмигрантов.

В храме была помещена чудотворная икона Курской Коренной Божией Матери, вывезенная из России. В короткие сроки церковь Святой Троицы стала местом сосредоточения культурной жизни всей русской общины и военной эмиграции, в частности.