Русская Армия в изгнании. Том 13

Но однажды дело дошло чуть ли не до приглашения священника. В одном большом селе отыскал мой Алеша ночлег в зажиточной семье, где среди детей была и миловидная девушка на выданье. Приняли нас по-деревенски радушно, хорошо кормили. Прожили мы там два дня – срок вполне достаточный для молодой девушки для того, чтобы «втрескаться» в живописную фигуру «знатного иностранца». К вечеру на второй день уже и отец не прочь был обзавестись «породистым» зятем. Незаметно толкнул я под столом Алешку и успел шепнуть ему, что приспело время убираться отсюда, и как можно поспешнее. Утром ушли в другое село. Перед отходом «жених» заявил, что вскорости вернется.

Любопытно было смотреть, когда Алеша бродил со двора во двор со своим неизменным дрекольем: не то странник божий, не то нищий, не то бродяга.

Как-то зашел у нас разговор о самих себе и о наших семьях. Узнал я от него, что его старший брат, кавалер ордена Святого Георгия капитан Делов, вступивший в ряды Добровольческой армии почти с начала ее организации, пропал без вести. Мне сразу вспомнился Ейский госпиталь и та группа корниловцев, среди которых был и капитан Делов – точная копия Алеши, только более плотный. Я, конечно, рассказал ему все, что знал о его брате и о его смерти в первом же бою по возвращении из госпиталя. Пал смертью храбрых в рядах доблестного Корниловского полка в начале декабря 1918 года. Он только спросил меня, настолько ли это верно, что об этом можно уведомить отца.

– Конечно да…

Закончили мы свой первый совместный вояж, съездили в Провадию, запаслись новыми иконами и отправились во второй, для меня уже последний. Приближалась Страстная неделя, и я уведомил своего компаньона, что дней через 5–6 уезжаю в Софию, на что получил ответ, что спустя несколько недель он также собирается уехать туда же.

По-прежнему продажа у меня шла вяло, тогда как Алеша в этом занятии преуспевал. Как-то раз получили мы ночлег в богатой семье, но помещение нам отвели не в доме, а в совершенно новой пристройке. Настлали нам соломы, чем-то прикрыли ее сверху и дали одеяла. Накормили. Вернулись мы в свой «апартамент» и сидели, болтая о том о сем, когда вошел юноша в гимназической форме – сын хозяина. Оказался он весьма любознательным и расспрашивал буквально обо всем, в том числе о Гражданской войне и о нас самих. О себе мы дали почти точные сведения, чему юнец как будто не совсем верил. У меня имелись при себе все необходимые документы для поступления в Пражский университет, куда я лишь собирался, высланные мне институтом. Просмотрев их все, гимназист удивленно спросил: «Так вы можете быть священниками?» Заволновался он ужасно и побежал в дом. Через короткое время вернулся он с извинениями от имени родителей, что они не смогли дать нам помещение в доме, так как к праздникам съехалась вся семья – молодежь, учащаяся в городе. Мы попросили его передать родителям нашу искреннюю благодарность, уверив его в том, что нам и здесь хорошо, как это и было в действительности. Наутро за завтраком извинялись перед нами и старшие.

Кажется, отсюда я и уехал в Софию, сдав Алеше остатки моих икон и деньги за проданные, для передачи хозяевам предприятия. Закончил я торговлю иконами с легким сердцем.

В Софии поселился я опять в том общежитии, где так страдал от холода зимой, и сразу стал петь в хоре. Прошла Страстная неделя, прошла и Пасха – стало тепло. Начались и сезонные работы на постройках у Н.П. Шурупова, к которому я и поступил «на бетон». Постепенно начали съезжаться и другие хористы: Диев, Делов, Рябуха, ставшие на работу у того же Шурупова. Рядом с постройкой, на старых путях, стояло немало заброшенных товарных вагонов, и, облюбовав один из них, мы решили использовать его для жилья. Вычистили, устроили нары и вчетвером перекочевали в наш новый «апартамент».

Моя работа опять была и тяжелой, и грязной, но… только физически. Не легкой была она и у других: кто-то возил тачкой песок и гравий, кто-то стоял на его просеивании. Появился среди рабочих и донской генерал С.К. Бородин¹⁵⁴, помогавший плотникам.