Известным предохранением против этого служит то, что подобное морально-христианское построение не вторгается за догматические границы, ограждающие доктринальную неприкосновенность, а совершается вне их, и притом на почве церковного единства, где господствуют общие нормы христианской жизни, хотя и с индивидуальным разнообразием конкретных выражений. Тут общим регулируется индивидуальное, поскольку первое восходит к объективному первоисточнику в жизни Христовой, второе же обогащает своими конкретными ценностями. Мораль для православия есть жизненная активность на общую пользу: «Жить — любви служить», как озаглавливается «очерк православного нравоучения» прот. Ст. И. Остроумова. При таких условиях личность своим моральным усердием вносит прямой вклад в человеческую сокровищницу христианского познания и нравственного делания, чему несравненный образец дал своим великим пастырским служением и вдохновенными писаниями приснопамятный о. Иоанн (Ильич Сергиев) Кронштадтский.
Нравственная жизнь расцветает на почве христианской свободы и в духе ее научно разъясняется православной этикой. Но, будучи всецело христианской, эта свобода является типически индивидуальной, строго ограниченной в себе самой и специально ограничивающей в своем применении. Отсюда христианству усваивается православием аскетическая стихия вовсе не в пределах одного монашества во всех многоразличных его формах, но по самой природе. У протопресвитера И. Л. Янышева «первым основным требованием нравственного закона указан аскетизм, не религиозный (resp. монашеский) только, который состоит из упражнений в бдении, посте, молитвах и тому подобных подвигах, — а вообще аскетизм, как непрестанно бодрствующая разумная власть, или господство, над стихийными влечениями психофизического организма вообще и сил внешней природы, — господство, требующее и содействующее развитию таких нравственных качеств, как мудрость (в частности, знание законов природы), мужество, терпение, воздержание, трудолюбие и т. п., без которых ничем не может выразиться и ничего не может сделать для ближнего и любовь к нему — этот центр и венец христианских добродетелей». Значит, монашеский аскетизм служит специфическим преломлением христианско-аскетического принципа и по своим основам имеет глубокую общеморальную важность. Всестороннее рассмотрение аскетизма исчерпывающим образом предложено в двух капитальных трудах — проф. П. П. Пономарева и проф. С. М. Зарина.
V. ПАСТЫРСКОЕ БОГОСЛОВИЕ
Христианство ведет людей к благодатному созиданию через пастырство. Отсюда и в научно-богословском христианском цикле оказывается вполне естественным новый член в виде Пастырского богословия.
Но по этому вопросу Православная Церковь всегда исповедовала догму св. Григория Богослова, что «править человеком, этим хитрейшим и самым изменчивым из животных, есть действительно искусство из искусств и наука из наук». Таким образом, вторая рисуется собственно прикладной дисциплиной и соответственно этому понималась даже у митр. Макария (Булгакова), как наставление пастырю в прохождении всех его обязанностей раскрытием пастырского служения вообще, обязанностей пастыря к самому себе и к пасомым. Понятно, что в этом виде Пастырское богословие не находило незыблемой опоры для широкого теоретического развития, почему еще в недавнее время отрицалось (проф. П. И. Линицким) в самом праве на включение в круг академического ведения по тому соображению, якобы это не наука в собственном смысле слова, а лишь сумма заимствованных богословско-научных понятий с определенной практической целью. Во всяком случае верно здесь то, что по преимуществу практический характер носит вся наша прежняя патрологическая литература (см. обзор у иером. Иннокентия Пустынского), где преобладают «практические уроки» и «практические руководства» во всех главнейших курсах (например, у архиеп. Антония Амфитеатрова, епископа Кирилла Наумова). Подобными свойствами запечатлены и новейшие труды авторитетного специалиста в этой области проф. В. Ф. Певницкого.