Внутренним мерилом служило для преосвящ. Филарета твердое убеждение, что «историк Церкви преимущественно должен быть верен правде, а для сего он должен быть истинным христианином. Пересматривая источники, он должен смотреть на их сведения не по духу своего времени, но так, как требуют обстоятельства того времени, как требует правда истории и Евангелия. Истина только во Христе. Без христианского благочестия историк — только иностранец во Христовой Церкви: многого он не поймет в событиях Церкви, многое испортит превратным толкованием или вовсе оставит без внимания. Христианское благочестие сколько снисходительно к другим, столько же и справедливо. Как ни неприятны дела человеческой слабости, оно не молчит о них и не украшает их вопреки правде, хотя и не дозволяет себе жестких отзывов вопреки любви, касаются ли эти дела знаменитых частных лиц и целых обществ». Это означает христианский объективизм, выгодно отличающий рассматриваемый труд, где мы находим и трезвую критику источников со всякими сведениями и редкую смелость суждений по всем пунктам. «История» преосвящ. Филарета, представляя ценный по времени научный компендий, оперировала с хорошими фактическими данными, которые были не слишком богаты и далеко не совсем разработаны. Эта материальная недостаточность не дозволяла законченной реконструкции и связывала самые принципиальные взгляды своей ограниченностью, при которой не все факторы обнаруживались отчетливо и угадывались правильно или даже просто подмечались. Вопреки митрополиту Евгению, который нимало не тревожился фактическими пробелами в известиях и хладнокровно смотрел на эти зияющие окна, архиеп. Филарет непременно старался снабдить их рамами и вставить стекла, считая прямой обязанностью историка «недосказанное и неясное (в источниках) досказать и объяснить по соображению». Этим гарантировался большой простор субъективизму и тенденциозности, коль скоро не будет отыскиваться и подбираться обильный и доброкачественный материал. Так создавалась для русской церковной истории решительная потребность в материальном обогащении и соответственном ему воспроизведении исторической жизни. Этой великой миссии незабвенно послужил преосвящ. Макарий (Булгаков), скончавшийся митрополитом Московским. Он вышел раньше архиеп. Филарета на поприще церковно-исторической науки, выпустив еще в 1846 году «Историю христианства в России до равноапостольного князя Владимира, как введение в историю Русской Церкви», но последняя, появившись в свет в 1857 году первыми тремя томами, оборвалась на ХII-м, изданном по смерти автора (t 9 июня 1882 г.) в 1883 году и простирающемся до рассмотрения Большого Московского Собора 1667 г. Если принять во внимание, что некоторые томы Макариева труда (например, XII) почти равняются всему сочинению Филарета, хотя первый обнимает время меньше на полтораста лет и не затрагивает многих крупнейших событий позднейшей эпохи, как упразднение патриаршества и установление в Русской Церкви синодального устройства, то легко понять, сколь грандиознее были замыслы и намерения митрополита Макария, хотя расширялись они у него постепенно вместе с прогрессивным развитием самой работы. В этом огромном размахе чувствуется принципиальное стремление к фактической полноте, по возможности всецелой и совершенно исчерпывающей свой предмет. Но тогда историческая действительность будет сама свидетельствовать о себе своей натуральной конкретностью и не нуждается в побочных освещениях. Отсюда существенным свойством церковно-исторического творчества оказывается чисто документальное обоснование всего движения церковной жизни, чтобы в ней все явления достаточно мотивировались фактически и удовлетворительно объясняли ее последовательный ход во всех исторических трансформациях. Об этом красноречиво говорило уже само «Введение», обособленное в отдельную книгу, конечно, ради того, чтобы изображением языческого прошлого России обеспечить истинное уразумение христианского возрождения ее, получившего известные типические формы и в свою очередь подготовившего дальнейшее течение по избранному здесь направлению.