Свои хозяева были и в бане. Вологодские крестьяне, перед тем как помыться, просили: «Хозяин с хозяюшкой и хозяйские малые детушки, пустите помыться. Мне водицы немного надо». Так же обращались к лешему архангельские крестьяне, принося ему угощение и прося его вернуть потерявшуюся корову: «Лесной хозяюшко, лесная хозяйнушка, ешьте кашу, пшеничну шанюшку (лепешку или ватрушку), отдайте мне мою пестронюшку». Идя за водой, говорили: «Хозяин, хозяюшка, разрешите мне водички взять».
Хозяева сопровождали своих подопечных даже на чужбине. Например, в северорусской быличке рассказывается о том, как хозяин-домовой разбудил солдата, заснувшего на посту. Правда, разбудил его довольно бесцеремонно, даже нос ему поранил штыком. А тут как раз подошел «офицер — осматривал посты, и с ним наш главный генерал. Застали бы на спанье и дали бы мне! Отдал честь; переменили пароль и ушли. Век спасибо хозяину, что побудил вовремя. Носа же, что попало штыком, не могли год заживить. Напоследок лекарь лазаретный плюнул: «Футы, — говорит, — поганый какой у тебя нос!» Так с больным носом и ушел домой, в олонецкую деревню, да на родине попалась баба, посмотрела на воду: помыл этой водой, и зажило в три дня».
Словом, истинные хозяева, хранители природы и дома, были повсюду, и к ним крестьяне относились с большим уважением.
Правда, деды-хозяева были не в каждом доме. По поверьям, они выбирали только то жилище, при котором держали домашний скот. Хозяева были переборчивы: не со всяким животным соглашались жить под одной крышей. Не понравившихся ему по какой-то причине хозяин гонял, мучил, спать им не давал. Тут уж человеку следовало догадаться что к чему и вести скот на продажу. На Урале говорили: «Лошадь не ко двору пришлась». Это значит, что она домовушке не полюбилась. Чтобы домовой «скотинушку любил», пинежские крестьяне кланялись на все четыре угла хлева и просили: «Дедушка Романушка и бабушка Доманушка, пустите во двор коровушку (такую-то), пойте, кормите сыто, сами не обижайте и вашим деточкам обижать не давайте». Не обращать внимания на деда было никак нельзя — он мог за это и из дома выжить.
Хозяин-домовой заплетал любимым животным хвосты и гривы, но вот косички эти ни в коем случае нельзя расплетать, а то может случиться, как во Владимирской области: «Домовой начал плести лошади гриву в косу, коса вышла долгая, мужик взял да ее и подровнял, остриг несколько; приходят на другой день, а коса-то выдрана с мясом — в хлеву и валяется»).
Дом — это целый мир, организованный по раз и навсегда определенным правилам. На Орловщине об этом сложили поговорку: «Без кошки да без бабы нет в доме хозяйства; без них и домовой со двора уйдет». Тут надо заметить, что домовой с легкостью мог принимать вид самых разных животных, часто он обращался в кошку. Иногда кот или кошка были его спутниками и товарищами. Архангельские крестьяне говорили, что кот — «родственник домового». В Ярославской губернии старались держать кошек определенной масти, «чтобы угодить домовому», так как «кошка — любимица домового». С этим, кстати, связана одна из самых известных примет: если кошка перешла дорогу — быть беде. И конечно же, самые «зловещие» кошки — черные! Да вот только домовому были по нраву «солнечные» — рыжие кошечки, а еще лучше — трехцветные.
А как узнать, какая масть нравится конкретному деду-домовому? Куряне, например, смотрели, какого цвета будет волокно в именинном пироге — такие же лошади «будут идти в руку имениннику». Но все же лучшей проверкой было наблюдение за животными. Например, в Воронежской губернии утверждали, что домовой может прогнать со двора собаку, если она будет «не той масти».
Мог дед взяться и за самих домочадцев! Часто он просто шалил (топал, кричал, кидал кирпичи, разбрасывал посуду). А иногда выгонял людей из дома и делал это по-разному. Мог, например, напустить целые полчища крыс и мышей. Как их не травите, толку не будет. В таких случаях лучше послушаться домового и уйти. Чтобы потом, само собой, вернуться. Дедушка-хозяин только будет рад вашему возвращению — одному ему скучно…
Бывало, дед приворовывал — забирал понравившиеся ему вещи. Калужские крестьяне, ложась спать, ограждали на всякий случай крестным знамением самое ценное — верили, что после этого домовой ничего не тронет.