— Черт с тобою! — сказал дед, бросив котел. — На тебе и клад твой! Экая мерзостная рожа! — и уже ударился было бежать, да огляделся и стал, увидевши, что все было по-прежнему. — Это только пугает нечистая сила!»
Наверное, это был заговоренный клад, который закапывали со словами: «Не доставайся ты никому!» Именно такие клады охранялись нечистью и объявляли о себе горящими свечками.
Чтобы человек не мог отнять у бесов драгоценности, нечистые духи, как считали крестьяне, выбирали сторожа из своих. Выборы они устраивали обычно в ночь на Ивана Купалу, но не каждый год. Избранный кладовой мог нести службу очень долго: лет двести, а то и больше. Ему полагалась особая форма: серебряный кафтан и серебряные же башмаки, на голову — золотая шапочка. Именно с таким старичком и встретился один орловский кладоискатель. Пошел он на особое место — Городище, и давай копать. Рыл он, рыл, весь вспотел и присел отдохнуть. Видит вдруг: Городище само раскрылось на две половины. Вышел оттуда старичок, да и говорит мужичку: «Зачем ты роешь, беду на себя накликаешь, я вот тоже копал, копал, да сюда и попал; беги лучше скорей, а то товарищем мне будешь». Мужик послушался, убежал от греха подальше, а то и сам кладовым бы стал!
Были и женщины-кладовые — кладовицы. Одна такая приснилась новгородскому крестьянину и во сне попросила его: «Освободи ты меня от заклятия, отпусти душу мою на покаяние. Вот уж двести лет я томлюсь и мучаюсь. Была я богатая, много было у меня серебра, золота и драгоценных каменьев, да злые люди убили меня, добро мое ограбили и зарыли вместе с телом на острове в болоте. Если бы только убили меня, да так и оставили, я бы мученический венец приняла. А душегубы заколдовали и меня, и клад».
Мужик побоялся, а зря, ведь клады бывают разные: одни — опасные, на которых наложено заклятие, а другие — безопасные, закопанные добрыми людьми. Да и заклятие тоже можно было обойти. Некогда жил в Севском уезде (Севск — город в Брянской области, известен с 1146 года) один богатый, но очень скупой поп. Вот накануне Ивана Купалы положил клад в землю, с таким заговором: «Достанься мой клад только тому, кто, трех ден молоден, на кочете перепашет». Эти слова подслушал мужик, работник попа, да только не понял, что же они означают. Хотел он просто выкопать клад, да так ничего в земле и не обнаружил. Тогда решил крестьянин посоветоваться со своей женой, известно ведь, что одна голова — хорошо, а две лучше. А жена его сразу смекнула, что к чему. И сказала она мужу вот что: «Сделай маленькую соху, и вот я беременна, — когда рожу, ты на третий день возьми младенца, петуха и соху. Запряги петуха в соху, младенца посади на петуха и, придерживая его рукой, перепаши то место». Мужик удивился, но сделал все в точности, как жена сказала. И тут же клад обнаружился. Он его домой отнес, и с тех пор зажили эти крестьяне припеваючи, за что в деревне их прозвали Скоробогатыми, а у их потомков это прозвище стало наследственной фамилией, да и по сей день в России много Скоробогатовых.
Мужику Скоробогатову повезло, видно, не успели еще бесы приставить к поповскому кладу охранника. В других случаях кладовые сурово испытывали человека, пожелавшего разбогатеть на дармовщину. Бывало, устраивали они видимость чудовищной бури, когда столетние деревья, казалось, ломались как спички и падали, круша все, что попадалось им на пути. Да только вот убегать, отмахиваться или как-то иначе защищаться от падающих стволов и веток нельзя, ведь это и было испытание на храбрость. На самом же деле деревья не падали, а продолжали стоять нерушимо там, где и выросли. Если же человек пугался, начинал кричать, то он сразу же попадал под власть кладового. Тот мог и в самом-то деле свалить на человека какое-нибудь дерево.
Мнимый вихрь и падающие деревья были лишь первым испытанием. За ним следовало второе — кажущийся пожар: лес начинал гореть, пламя вздымалось вверх, но странное дело: касаясь человека, вовсе не обжигало его. Потом начиналось третье испытание: кладовой оборачивался каким-нибудь страшным зверем (медведем или уж вовсе небывалым чудищем, скажем, рогатым конем с железными копытами). Чудище надвигалось на человека со словами: «Я тебя съем!» (или «задавлю, задушу»). На это нужно было ответить: «Я сам тебя съем!»
После всех этих испытаний клад можно было спокойно брать и уносить домой. Но и это еще не все. Во-первых, добытым богатством ни в коем случае нельзя было похваляться, а то клад мог сразу же под землю провалиться. Во-вторых, если клад был заговоренный, то есть проклятый, то деньги можно было тратить лишь на «кабак да табак» (на водку и курение) — ни на что иное проклятые ценности не годились. Так что радости от них было немного: ни нищим на паперти раздать, ни себе чего-нибудь путного купить…