Русская драматургия конца ХХ – начала XXI века

Есть один монолог, который Зилов, по ремарке автора, произносит «искренне и страстно», адресуя его жене: «Послушай! Я хочу поговорить с тобой откровенно. Мы давно не говорили откровенно – вот в чём беда… Я сам виноват, я знаю. Я сам довёл тебя до этого… Я тебя замучил, но, клянусь тебе, мне самому опротивела такая жизнь… Ты права, мне всё безразлично на свете. Что со мной делается, я не знаю… Не знаю… Неужели у меня нет сердца?.. Да, да, у меня нет ничего – только ты, сегодня я это понял, ты слышишь? Что у меня есть, кроме тебя?.. Друзья? Нет у меня никаких друзей… Женщины?.. Да, они были, но зачем? Они мне не нужны, поверь мне… А что ещё? Работа моя, что ли! Боже мой!.. Я один, один, ничего у меня в жизни нет, кроме тебя. Помоги мне! Без тебя мне крышка…» [201]. По содержанию, интонации, прерывистости фраз монолог вполне мог бы соответствовать трагическому герою, если бы не одно обстоятельство: вместо незаметно ушедшей Галины, монолог «дослушивает» пришедшая на назначенное Зиловым свидание Ирина, и герой, нисколько не смутившись, «переадресовывает» ей своё страстное самобичевание и заветную мечту об утиной охоте. Остаётся опять-таки ощущение не «искренности и страстности», а упоённой игры в мученика, несчастного страдальца.

В критике много (и до сих пор) спорят о «феномене Зилова», о возможности или невозможности возрождения его к новой жизни. Автор нарочито оставляет открытым финал пьесы, предоставляя читателю и зрителю решить: плакал Зилов или смеялся? Кроме того, о многом заставляет задуматься признание героя, что самый близкий ему человек – это официант Дима, тот самый, который учит его быть настоящим охотником, то есть хладнокровным стрелком, человеком «без нервов». И Зилов, как видно, усвоил эту науку. В конце концов, «плакал он или смеялся – по его лицу мы так и не поймём», но зато о многом говорит его «ровный, деловой, несколько даже приподнятый голос»: «Дима?.. Это Зилов… Да… Извини, старик, я погорячился… Да, всё прошло… Совершенно спокоен… Да, хочу на охоту… Я готов…» [224].

Во МХАТе им. Чехова весь спектакль (первая постановка «Утиной охоты» на главной сцене) развёртывался в интерьере кафе «Незабудка», который легко перестраивался то в квартиру Зилова, то в служебную контору. Зилов трактовался, таким образом, как «кафейный» тип, а образ жизни его – как «бесстержневое» ресторанное существование, где встречи случайны, связи непрочны, слова и обещания ни к чему не обязывают и мало кому видно, что у тебя – ничего святого за душой. А как же «утиная охота», о которой произнесено столько возвышенных слов? В спектакле Олега Ефремова высоко над сценой был помещён большой полиэтиленовый мешок со срезанными сосновыми ветками…

Лебединой песней А. Вампилова стала драма «Прошлым летом в Чулимске», самая «чеховская» его пьеса, по мнению критиков и режиссёров. Георгий Товстоногов признавался: «Когда над ней работал, мне казалось, что там нельзя убрать даже запятой, я относился к ней так, как, скажем, к пьесам Чехова или Горького»[38].

В пьесе драматически сталкивается ожидание добра, простого человеческого участия с равнодушием и чёрствостью. Интересная находка Вампилова, образ-символ, его «вишнёвый сад» – палисадник, забор и калитку которого на протяжении пьесы чинит Валентина и разрушают походя посетители чайной, «не утруждая себя лишним шагом». Этот палисадник с простенькими бледно-розовыми цветами, растущими прямо в траве, своеобразный «пробный камень» на человечность или душевную грубость. С готовностью помогает Валентине починить калитку старый охотник Еремеев, человек добрый, бескорыстный работяга, по-детски наивный, не устроенный в жизни на старости лет; не видит в этом занятии ничего предосудительного Дергачёв, человек с израненной душой («Нравится девчонке чудить, пусть она чудит. Пока молодая»). Бессмысленной считает эту затею его жена Хороших («…Ходит народ поперёк и будет ходить»). Мелочью, не достойной внимания, считает это Помигалов, отец Валентины. («Кому это надо?.. Брось. Детством занимаешься…»). Мечеткин, с его неудержимой страстью всех критиковать, видит в палисаднике «анекдот ходячий» («Стоит, понимаете, на дороге, мешает рациональному движению»). Обходит палисадник, когда её просят, Кашкина, напролом идёт Павел… Валентина замечает, что ни разу не прошёл через палисадник Шаманов, чему он сам немало удивился: «Просто, наверное, я хожу с другой стороны». Однажды и Валентина разрушила своё «детище», когда отчаялась найти отклик на своё чувство в душе любимого человека. Таким образом, простые бытовые зарисовки в пьесе Вампилова помогают понять многое в людях, населяющих пьесу.