Русская эмиграция в борьбе с большевизмом

Простите, господа судьи, что я позволил себе эти несколько пространные цитаты, но цитаты эти – вся защита Коверды. В них кристаллизовалась идеология борющейся эмиграции, идеология тем более красноречивая для души юного мальчика, что тот, кто ее создавал, по примеру польских поэтов, черпал ее из глубины своего чувства и своей безграничной тоски по России. Недаром в книге Арцыбашева Ковердой подчеркнуты многие его мысли. Другие мысли Коверда сопроводил своими детскими примечаниями. Книга эта является сообщником преступления.

Вот история возникновения убийства. Зачатая где-то на берегу Волги, обдуманная в связи с швейцарским, на земле Винкельрида разыгравшимся, процессом, совершенная в городе, столько раз орошенном кровью в защите от той самой России, во имя которой сегодня выступает Коверда.

Тайна истории, неисповедимые пути Провидения заставляют Коверду, представителя русских идеалов, говорить о двойной родине, заключать в своей юношеской душе Польшу и антибольшевистскую Россию. И если бы взглянуть на этот процесс с исторической точки зрения, может быть, именно это заявление Коверды было бы для нас наиболее интересным, ибо я не могу согласиться с господином прокурором, когда он отказывает личности в праве прокладывать пути истории. Для господина прокурора человек – это только незначительная крупинка, зернышко песка, гонимое временем. О нет. Мне кажется, что один пример Коверды, который записал свое имя в историю, является ярким опровержением такой теории. Ибо, если существует идея, которая противопоставляет себя всем теориям той или иной диктатуры, если история не является только механическим развитием событий и происшествий – в истории этой должно найтись место для человека. История ему это место уступает, особенно в Польше, в Польше мучеников и поэтов, в Польше вождя, который создал чудеса вооруженной силой, о чем мы не имеем права забывать. И поэтому для меня Коверда не является крупицей, а с нескольких дней, несмотря на свою молодость, уже является человеком.

Господа судьи, я уже сказал в начале моей речи, что польское правительство возложило на вашу судейскую совесть невыносимую тяжесть судить Коверду в порядке чрезвычайного судопроизводства, что оно сделало это, желая дать яркое доказательство лояльного отношения Польши к выполнению договора даже в тех случаях, когда она не может рассчитывать на взаимность. Но, господа судьи, нет власти, которая могла бы требовать смерти Коверды. Я позволил себе сказать, что этой смерти не имели бы права требовать даже те, против которых Коверда направил свой выстрел. Он перенял их метод действий – он не виноват в том, что служит другой идее. Его детской головы не может также требовать ни польское общество, ни польский народ. Этот народ не забыл своих героев. Тень Березовского охраняет голову Коверды от слишком сурового приговора.

Господа судьи, я верю, что ваш приговор, в котором должно заключаться величие народа, покажет миру, что Польша, памятуя свои страдания, умеет понимать чужое горе.

* * *

Коверда со скамьи подсудимых, под охраной двух полицейских с винтовками в руках, внимательно слушал прения сторон. Не менее внимательно слушали их судьи, переполнившие всю прилегающую к судейскому столу часть зала представители печати и публики, которая заняла не только все места, для нее предназначенные, но густой стеной стояла в проходах. Со свидетельской скамьи с заметным волнением прислушивались к речам отец, мать и юная сестра Бориса Коверды.

Речь прокурора Рудницкого произвела на слушателей большое, глубокое впечатление и, по-видимому, очень неприятно подействовала на Розенгольца. Когда же после прокурора заговорил защитник Недзельский, Розенгольц не выдержал и покинул зал.

Все четыре защитника Коверды произнесли свои речи по-своему блестяще. Говоривший первым адвокат Недзельский защищал Коверду по приглашению всех русских общественных учреждений в Варшаве. Он в политическом отношении является видным представителем польской «национальной демократии». Говоривший вторым защитник Андреев, виленский адвокат, имел удовлетворение быть единственным русским защитником Коверды и в свою речь вложил свое русское понимание трагедии России и причины выстрела Коверды. Третья защитительная речь блестящего варшавского адвоката Эттингера была, быть может, наиболее сильной с юридической точки зрения и произвела большое впечатление своей аргументацией против подсудности дела чрезвычайному суду. Наконец, четвертый защитник Коверды, известный варшавский адвокат Пасхальский, в политическом отношении близкий к радикальным кругам польского общества, испещрил свою речь рядом исторических воспоминаний и намеков на прошлое Польши, что делает содержание его речи, быть может, менее понятным для широкого круга русских читателей, но не уменьшает ее достоинства.

От последнего слова обвиняемый отказался. После выполнения последних формальностей Суд удалился для постановления приговора.

Решение суда