Русская эмиграция в борьбе с большевизмом

Сказано было так, чтобы все слышали, что если старший моторист откажется на рассвете завести мотор, о чем он в припадке отчаяния заявил, когда становились на якорь, то сначала будет расстрелян профуполномоченный, а затем и сам моторист. Чтобы окончательно подействовать на этих двух коммунистов, мы заперли их в одной из кают. Я их стерег. Профуполномоченный – детина саженного роста, с бычьей шеей и косматыми руками гориллы, стоя на коленях и плача, просил пощадить его. Старший моторист умолял нас подумать об их семьях. Де Тиллот ответил:

– А вы, коммунисты, думали о семьях, когда расстреливали офицеров в 1920 году?

Тем не менее через некоторое время положение наше стало критическим. Наверху находился только A-в, вооруженный двумя револьверами, на которого качка не действовала; мы же все укачались и лежали в кубрике.

Нужно заметить, что трап из кубрика на палубу был крут и узок. Если бы команда покончила наверху с А-вым, то наша песенка была бы спета.

Внезапно мы услышали сверху протяжный вопль:

– А… а…

Сознание опасности вернуло нам силы, и мы, схватив револьверы, бросились наверх. Тревога оказалась напрасной. Стошнило одного из пассажиров в трюме. Этот случай встряхнул нас, и мы почувствовали себя лучше. Вскоре качка стала уменьшаться. Конечно, если бы команда своевременно узнала о нашем беспомощном положении, то воспользовалась бы этим. Что произошло бы тогда, – трудно сказать. Сомнительно, чтобы А-в, атакованный одновременно с разных сторон, вышел победителем из слишком неравного боя.

В 2 ч 30 мин утра старший моторист был освобожден (профуполномоченный остался под арестом) и получил приказание приготовить мотор. В 3 ч 10 мин мы снялись с якоря и пошли вдоль румынского берега к Варне. Наступил момент, когда капитану должны были быть вручены все полномочия по дальнейшему ведению судна. Этого требовала обстановка. Как выше было упомянуто, вход в Варненскую бухту мог быть минирован. Кроме того, «Утриш» мог сесть на рифы.

Стоя рядом со мной, капитан вдруг с живостью обернулся:

– Ну, вот вы, например. Судно в ваших руках. Зачем вы угрожаете мне револьвером?! Хотите меня застрелить, что ли? Ведь я вам не опасен.

– Нисколько не опасны, господин капитан, – ответил я, – но около нас в каюте сидит профуполномоченный.

– В таком случае извините меня.

Рассветало. Прошли румыно-болгарскую границу. Вдали показался вход в Варненскую бухту.

Варна

Невозможно передать словами то особенное настроение, которое овладело всеми нами в ту минуту. Страна рабства, ужаса и крови осталась позади. Неустройства береговой службы пограничной охраны войск ГПУ, халатность «товарищей», халатность самодовольных, чувствующих себя безнаказанными советских убийц дали возможность вырваться из ада на свет божий нам, их заклятым врагам. Мы не были, как утверждают большевики, «белогвардейской бандой». Трое из нас служили солдатами в Белой армии, все же остальные в ней не были; трое дезертировали из Красной армии и явились на «Утриш» в день его выхода в море, в полном красноармейском снаряжении.

Теперь уже поздно, господа «защитники» угнетенного народа, создатели новой «счастливой» России, нет – СССР, простите. «Утриш» в территориальных водах Болгарии. Нахмурятся ваши рожи, товарищи комиссары, когда узнаете, что несколько граждан «Свободной Республики» совершили внеочередной, столь редкий рейс в запрещенные страны и что граждане эти не агенты 3-го Интернационала, не сотрудники ГПУ, не умирающие больные или 70-летние старушки, а молодые, здоровые русские, прежде всего русские люди. Да и кораблика жаль. Не так уж их много в вашем распоряжении.

До Варны оставалось 2–3 мили. Всем находившимся на судне разрешено было выйти наверх, чем большинство и воспользовалось немедленно. Из сигнальных флагов был сшит русский трехцветный флаг и по команде де Тиллота поднят согласно морским правилам.

При входе в Варненскую бухту нас несколько раз окликало сторожевое судно, но мы этих окликов не слышали. «Утриш» отдал якорь посредине бухты 15 мая 1925 года около 5 ч 30 мин утра.

Невольно бросились в глаза тысячи разноцветных флагов на судах, стоявших на рейде. Заметили среди них два русских. Какой-то шутник из наших высказал предположение, что болгары приготовили нам торжественную встречу, и действительно, с набережной и из города доносились звуки музыки и радостные крики, переходившие время от времени в громовое «Ура!». Был день тезоименитства болгарского царя Бориса.

От сторожевого судна отвалила шлюпка и приблизилась к нам. Нас спросили о чем-то по-болгарски. Мы ни слова не поняли, но догадались, что спрашивают, кто мы и откуда. Мы ответили, что прибыли из Севастополя. Шлюпка пошла к берегу. Немедленно вслед за этим мы приказали опустить четверку, в которую сели де Тиллот, я, М-р и К-в. Пошли к берегу. Там к этому времени собралась громадная толпа, которую с трудом сдерживала цепь полицейских. Мы подошли к домику коменданта порта, но высадиться нам не позволили (в то время в Болгарии, после взрыва церкви Св. Недели, было введено осадное положение).

Комендант порта резко спросил: