Русская эмиграция в борьбе с большевизмом

Между тем Джон, не евший, как и все мы, предыдущие сутки, еще с вечера начал впадать в черную меланхолию. Почувствовав себя господином положения и случайно заняв боевую позицию в непосредственной близости к камбузу, Джон был приятно удивлен таким соседством. Его изобретательный ум немедленно придумал меню, соответствовавшее обстоятельствам. Нужно заметить, что отсутствием аппетита он никогда не страдал. Держа наготове единственное имевшееся в его распоряжении оружие – финский нож – и время от времени воинственно им помахивая, причем нож блестел в сумерках наступавшего утра, Джон внушал суетившемуся коку непреодолимый страх. Кок старался вовсю, выказывая свое усердие в полной мере. Время от времени Джон спрашивал: «Скоро?» Энергия кока удесятерялась, и он подобострастнопочтительно выкрикивал: «Есть! Так точно! Сию минуту!», хотя ничего еще не было готово. После небольшой паузы слышался новый, более суровый окрик Джона: «Если готово, то почему не подаешь?» Кок, цепеняя от ужаса, с прилипшим к гортани языком, носился как вихрь, доведя скорость своих движений до нечеловеческих пределов. «Что ты мечешься, точно угорелый, – замечал Джон, – ведь толку от этого немного». – «Но что же мне делать?! – восклицал в отчаянии кок. – Ведь я стараюсь изо всех сил». – «Ты у меня поговори еще, я тебе покажу, что делать, бездельник. Будешь доволен».

Было уже светло, когда пища была наконец готова. Все мы набросились на еду с жадностью голодных волков. Лицо Джона прояснилось. Он оказался вполне на высоте положения и своим чудовищным аппетитом удивил даже нас, знавших об этой его слабости. Кок хлопотал по-прежнему, прислуживая нам с величайшей охотой и предупредительностью. Когда один из нас оканчивал есть, он почему-то говорил: «Мерси».

Начало дня не предвещало хорошей погоды. Мгла держалась по-прежнему, но вскоре задул легкий ветерок, и туман стал рассеиваться. Блеснули первые лучи солнца. Стало суше и теплее, но ветер все более и более свежел. Белые гребешки волн виднелись повсюду. Вокруг судна, шедшего полным ходом, резвились дельфины. За арестованными по-прежнему строго наблюдали.

Ясная погода, однако, беспокоила нас, так как опасность погони не миновала. Размышляю на эту тему. Весьма вероятно, что большевики действительно послали за нами в погоню два быстроходных миноносца – все, что они могли, по нашему предположению, тогда сделать (остальные миноносцы были тихоходны). Но вот вопрос, успеет ли погоня нас настигнуть, если большевики разгадают наш план и пойдут на пересечку нашего курса?

«Утриш» по распоряжению должен был прийти в Хорлы в 6 ч утра. Так как судно заходит в Ак-Мечеть только при наличии пассажиров или груза, то там неприбытие его к указанному по расписанию сроку подозрений не вызовет. В 6 ч утра судна в Хордах нет. Ждут час, другой. Часов в восемь утра запрашивают Евпаторию и Ак-Мечеть. Евпатория отвечает: «Утриш» вышел около 5 ч дня». Ак-Мечеть – «Судно не пришло». Возникают первые подозрения. Ждут еще короткое время, а затем о происшедшем сообщают в Севастополь. Там тревога. Решают, что с судном что-то неладное. Начморси (начальнику морских сил) приказывают отправить на поиски «Утриша» миноносцы. Их срочно вызывают с Тендровской косы. Миноносцы могли выйти не ранее 12 часов дня, т. е. спустя 15 ч после захвата судна. Времени у них на поиски нас оказывается достаточно. Стараясь отогнать невеселые мысли, я подошел к Гарри и начал с ним беседу на отвлеченные темы.

Гарри и Джон. Назвали мы их так потому, что оба в совершенстве изучили английский язык и являлись поклонниками всего английского. Гарри немного идеалист, Джон чуть-чуть материалист. Гарри слегка сентиментален, Джон чужд этого. Гарри отменно вежлив, Джон же – в мере, свойственной русским людям. Гарри дипломат, Джон предпочитает политику прямых действий. Теперь два слова о де Тиллоте. Для осуществления задуманного нами дела нужны были выдержка, боевой опыт и крепкие нервы. Де Тиллот совмещал в себе все эти качества. Остальные действующие лица описываемых событий, в свою очередь, старались как можно лучше выполнить возложенные на них обстановкой боевые задачи.

День пролетел незаметно. Тревога нас не покидала до захода солнца. К вечеру задул норд-ост. С наступлением темноты огни были вновь зажжены, и судно, прошедшее к тому времени большую часть пути, стало приближаться к берегам Болгарии. Ветер между тем переходил в штормовой. Некоторые из нас начинали чувствовать себя скверно, в особенности де Тиллот; я еще крепился. Сказывалось то, что мы не моряки. Положение становилось серьезным. Все мы еще держались на ногах, но некоторые вот-вот должны были свалиться.

«Если мы укачаемся, то матросы заберут нас голыми руками», – подумал я. Когда я высказал свои опасения де Тиллоту, он заявил:

– Что касается меня, то я буду стрелять и лежа.

Часов около восьми вечера открылись два маяка – слева болгарский и немного вправо румынский, оказавшийся Калиакрией. Мы знали, что радиус их действия простирается до 30 миль.