Русская эмиграция в борьбе с большевизмом

«При следующем появлении Федорова, – продолжил В.Т. Дриммер свой неточный рассказ, – уже было известно, что во главе М.О.Р. стоит старый, популярный, безупречный генерал Зайончковский. Появились первые делегаты М.О.Р., назначенные Федоровым в Эстонию, Латвию, Финляндию, Польшу и т. д. Вначале им было приказано ждать и заняться подыскиванием наиболее ценных людей, которых можно бы было позже перебросить в Россию или использовать для организационной работы на месте. Федоров советовал молодым эмигрантам учиться политике на примере «лимитрофов», как русские называли народы, оторвавшиеся от России и достигшие независимости. Он говорил им о необходимости наблюдать международные отношения, учиться и добиваться влияния в странах своего расселения. Постепенно, во всех государствах, где существовала русская эмиграция, возникли дисциплинированные и выполнявшие указания московского центра отделы М.О.Р.».

Тут что ни слово, то фантазия… Не только при жизни и после смерти Зайончковского, но даже после самоликвидации «Треста» его причастность к чекистской «легенде» была известна очень немногим эмигрантам. Этим, вероятно, объясняется крайне редкое упоминание его имени в первоначальной зарубежной литературе о «Тресте», да и до сих пор оно – не в пример Опперпуту, Якушеву, Потапову и Ланговому – затемнено отсутствием точных сведений.

Резидентом «Треста» в Варшаве был Артамонов. Установление связи с русскими эмигрантами в Польше было одной из его обязанностей, но оно не привело к созданию зарубежного отдела тайной монархической организации. С 1923-го по 1927 год Артамонов ввел в Кутеповскую организацию и в М.О.Р. троих эмигрантов и одного польского гражданина, получившего образование в России, причем каждому из них было дано определенное, ограниченное задание.

В политической обстановке так называемых лимитрофных государств о явной русской монархической организации речи быть не могло. Активность резидентов М.О.Р. не была конспиративной в полном смысле слова, потому что проявлялась с ведома и согласия местной власти, чаще всего – местного генерального штаба, но она не была, да и не могла быть, явной, так как министерства и штабы скрывали свой контакт с русскими монархистами.

Назвав несуществовавшие заграничные отделы М.О.Р. дисциплинированными и выполнявшими распоряжения московского центра организациями, В.Т. Дриммер приписал им свойства тех немногих заграничных пунктов связи Кутеповской организации и «Треста», которые состояли из одного резидента и двоих или троих его сотрудников. Дисциплину, «подтянутую невидимой рукой», заметил В.В. Шульгин. Указания московского центра выполнялись потому, что они совпадали с распоряжениями другого центра – парижского, то есть генерала Кутепова. Если между ними возникали разногласия, они не были известны тем техническим звеньям связи, какими были резиденты и их сотрудники.

«Понемногу, – сказано в следующей части воспоминаний В.Т. Дриммера, – московский центр М.О.Р. стал получать первые донесения своих заграничных сотрудников. Благодаря личным отношениям, а также благодаря «разведывательным услугам», некоторые государства дали согласие на пересылку этих донесений, большей частью в виде частных писем «семьям» в Россию. Позже М.О.Р., которое, ради конспирации, начало называть себя «Трестом», стало также пользоваться дипломатической почтой из России за границу. Когда «Трест» обратился по этому поводу с предложением к моему офицеру связи в Москве, поручику Вернеру, я ответил положительно. Это позволило мне в течение ряда лет контролировать посылавшиеся из Москвы инструкции М.О.Р. – «Треста», постепенно знакомиться с его сетью, ее охватом и личным составом. По мере развития сотрудничества с «Трестом» это дало мне много «информации» и «документов», которые я иногда в идентичном виде получал от англичан или эстонцев. Мое недоверие, подкрепленное доказательствами, почерпнутыми из писем М.О.Р. за границу, непрерывно усиливалось». Это недоверие заставило В.Т. Дриммера – по его словам – съездить в Варшаву. До повторения его рассказа об этой поездке нужно, однако, дополнить и исправить то, что он сообщил о заграничной переписке «Треста».

Не берусь судить о ней в полном объеме, хотя бы потому, что, в моем положении рядового участника Кутеповской организации и сотрудника варшавского резидента М.О.Р., я знал только часть, и, может быть, только небольшую часть. Все же могу сказать, что все те письма и документы, которые с 1923-го по 1927 год посылались из Варшавы в Москву и получались в Варшаве из Москвы, проделывали этот путь в дипломатических вализах польского посольства и министерства иностранных дел и никогда, ни в одном, хотя бы единственном случае, не имели внешне вида семейных посланий.