Русская эмиграция в Китае. Критика и публицистика. На «вершинах невечернего света и неопалимой печали»

Ты – чудо из божьих чудес,
Ты – мысли светильник и пламя,
Ты – луч нам на землю с небес,
Ты нам человечества знамя!
Ты гонишь невежества ложь,
Ты вечною жизнию ново,
Ты к свету, ты к правде ведешь,
Свободное слово!
Лишь духу власть духа дана, —
В животной же силе нет прока:
Для истины – гибель она,
Спасенье – для лжи и порока;
Враждует ли с ложью – равно
Живет его жизнию новой…
Неправде – опасно одно
Свободное слово!
Ограды властям никогда
Не зижди на рабстве народа!
Где рабство – там бунт и беда;
Защита от бунта – свобода.
Раб в бунте опасней зверей,
На нож он меняет оковы…
Оружье свободных людей —
Свободное слово!
О, слово, дар бога святой!..
Кто слово, дар божеский, свяжет,
Тот путь человеку иной —
Путь рабства преступный – укажет
На козни, на вредную речь;
В тебе ж исцеленье готово,
О духа единственный меч,
Свободное слово!

³²В ноябре 1855 г. по случаю 50-летия сценической деятельности М. С. Щепкина в Москве состоялся банкет, собравший до 300 человек. На этом банкете К. С. Аксаков встал и произнес тост «в честь общественного мнения». Как писал своему сыну И. С. Аксакову присутствовавший на банкете С. Т. Аксаков, «две секунды продолжалось молчание и разразилось криком и громом рукоплесканий. Все встали со своих мест, чокались, обнимались, незнакомые знакомились с Константином… Ни музыкой, ни тостом в честь искусства и театра не могли унять хлопанья и крика». См.: Барсуков Н. П. Жизнь и труды М. П. Погодина. СПб., 1900. Кн. 14. С. 444–445.

³³Имеется в виду записка К. С. Аксакова «О внутреннем состоянии России», представленная государю императору Александру II в 1855 г. К. С. Аксаковым.

³⁴По просьбе уезжавшего в Петербург Ю. Ф. Самарина в июле 1844 года был выполнен дагерротип с Константина – в русской рубашке, зипуне и мурмолке. Дагерротип был подарен Самарину, который нашел, что он «удался прекрасно; жаль только, что выставить его в Петербурге нельзя: вид у тебя до такой степени суровый и неблагонамеренный, что на одном основании этого портрета тебя можно из предосторожности сослать в Сибирь». Тогда же и Иван Аксаков написал семье из Астрахани: «Итак, Константин снял с себя дагерротип в русском костюме: истый москвич с татарской фамилией и нормандского происхождения, в костюме XVII столетия, сшитом французским портным, изобретением западным XIX века, передал черты лица и святославской шеи медной доске для приятеля, светского молодого человека! Хотелось бы мне посмотреть». Сам С. Т. Аксаков еще с конца 30-х годов также предпочитал появляться на домашних вечерах и приемах в русском «полукафтане». Тему своего одеяния писатель затронул в стихотворении, вписанном в семейный альбом в 1844 году:

Хотите вы меня на сцену
Представить обществу всему;
Позвольте ж сделать перемену
Скорей костюму моему.
На место ичиг и халата
Надеть и галстук, и сюртук,
А то ведь будет плоховато,
Когда меня застанут вдруг.

Отец и сын часто носили русскую одежду. На светском рауте у М. П. Погодина 1 ноября 1848 года С. Т. Аксаков и Константин Аксаков оба были в зипунах и с бородами. Приятель Ивана Аксакова Н. П. Годейн, увидев их в таком виде, «совершенно сошел с ума». Более подробно См.: Аксаков И. С. Письма к родным. 1844–1849. М.: Наука, 1988. С. 112, 591; Кошелев В. А. Сто лет семьи Аксаковых. Бирск.: Бирск, гос. пед. ин-т. С. 195.