Русская эсхатология: история общественной мысли России в фокусе апокалиптики

О сути произошедшей подмены государственности в Российской империи рассуждал В. М. Острецов: «Петр оформил своей волей лишь то, что от него уже давно ждали верхи – боярство и канцелярщина, – он разрывает с Церковью и переносит всю полноту суверенитета на Левиафана Государство. Вследствие этого вся административно-канцелярская власть повисает в воздухе, становится беспочвенной, ибо ее законность, ее полномочия лежат только в Церкви и могут осуществляться только в согласии с Нею. Сам самодержец становится законным государем только через таинство помазания. Разрыв с Православием автоматически означал, что власть ставит себя в положение незаконной, тиранической, чужеземной. Так чиновник в сознании крестьянина и будет до самого крушения самодержавной России восприниматься как фигура враждебная, иноземная, как «немец»». …В этой новой системе мировоззрения появляется абстрактный, отвлеченный человек, лишенный всякой конкретной содержательности, некая «отрицательность всякого содержания», это и «иероглифы» масонских сочинений, и некий «человеческий фактор». Социальной основой такой идеологии стало чиновничество, в то время как чувственную сторону метафизики приняла интеллигенция, то есть те, кто усвоил кабба-ло-масонскую идеологию… Сам бюрократизм – начало, безусловно метафизическое, а чиновник – монист по убеждению… Все уравнять, сравнять и привести к единому «гиероглифу» египетской тьмы – цель бюрократических усилий. Единообразие дорого стоит. Оно неэкономно и только тормозит дело. Закабаление народа, всего, всех сословий на основах полицейской «опеки», с дикими понуканиями, требовало и создания корпуса безразличных к нуждам народа чиновников»[119]. Царство заменила бюрократическая секулярная империя, вместо государства-катехона утвердилось государство циркуляров.

От теократии к абсолютизму:

идеологические тренды

Властный дискурс императорской России был задан дрейфом от модели теократической государственности к модели абсолютизма по западноевропейскому образцу. Подражание Западу приводило шаг за шагом к подмене цивилизационных оснований российского государства и к его кризису. Еще в семнадцатом столетии в кругах московской элиты распространяется полонофильство, подразумевающее политическое преобразование России по аналогии Речи Посполитой с соответствующими вольностями для аристократии. Петр I, отвергнув эту перспективу, которую можно условно назвать латинской, двинулся в направлении западничества. Формируется перенесенный из европейской мысли концепт государства «общего блага». Он задавал в противоречие с прежней теократической традицией легитимизацию власти не сверху вниз от Бога, а снизу вверх – от общества. Концепт государства «общего блага» был дополнен теорией «регулярного государства». В противоположность прежней традиции приоритетности благодати перед законом внедряется установка всеобщей бюрократической регламентации.

Репрезентационный миф русских царей с Петра I был построен на их уподоблении римским языческим богам. Безусловно, это была аллегория, но вносимый ею диссонанс в христианскую сакрализацию власти очевиден. Разрывом с традицией теократизма являлась светская коронация супруги Петра Екатерины. Император сам ей возложил на голову царский венец. Это была вторая в истории России коронация женщины, тогда как первой короновалась Марина Мнишек. Екатерина II будет репрезентоваться как Русская Минерва, а вовсе не как царица с христианскими апелляциями женских добродетелей[120].

Серьезный удар по модели симфонии властей – базовой опоре прежней системы государственности – был нанесен упразднением патриаршества и переходом к синодальной системе управления Церковью. Феофан Прокопович в «Духовном регламенте» проводил мысль, что управлять Церковью имеет право сам император, а потому Синод каноничен. Но во главе Синода была поставлена светская фигура – обер-прокурор, что уже точно не имело под собой канонических оснований. Синодальное управление, по оценке многих исследователей, списывалось Петром с протестантской системы управления религиозными общинами. Церковь переставала в новом понимании быть «телом Христовым» и становилось не более чем собранием верующих[121].

При преемниках Петра вновь актуализируется проект «шляхетской монархии». Он едва не привел к успеху в 1730 году при принуждении Анны Иоанновны к подписанию Кондиций. Идеи шляхетского аристократического правления также вступали в очевидное противоречие с моделью православного монархизма.

Следующим вслед за учреждением Синода логическим шагом в демонтаже прежней симфонической модели явилась секуляризационная реформа. Затеянная Петром III, она была проведена в 1764 году Екатериной II. Митрополит Ростовский и Ярославский Арсений (Мацеевич) предал анафеме обидчиков монастырей, т. е., по существу, государственную власть, за что был лишен сана, а потом и расстрижен из монашества[122].