Русская эсхатология: история общественной мысли России в фокусе апокалиптики

Убежденным сторонником взгляда на монголов как инфернальную силу являлся французский король, активный участник крестовых походов Людовик IX (1214–1270). С ним, по версии Матвея Парижского, и было связано всеевропейское распространение термина «Тартария». Король ратовал за организацию крестового похода против монголов. Своей матери Бланке Кастильской он говорил: либо мы загоним эти народы обратно в Тартар, либо они нас отправят на небеса[165]. Сходные представления разделял и император Священной Римской империи германской нации Фридрих II (1194–1250). Стоит ли удивляться, что принять помощь от «тартар» в борьбе против ислама европейцы в дальнейшем были морально не готовы.

Тартары, согласно описанию Матвея Парижского, клеймились как посланники самого Сатаны. Их приход связывался с установлением мировой власти Антихриста. Сам Матвей Парижский полагал, что приход Антихриста состоится в 1250 году, и нашествие монголов есть его предзнаменование[166]. В антихристианской сущности монгольского нашествия были убеждены многие представители европейской мысли – Роджер Бэкон, Данте Алигьери, Жак де Жуанвиль.

С Тартарией оказалось соединено также библейское пророчество о народах Гога и Магога[167]. Эти племена, по одной из распространенных версий, будто бы некогда были скованы цепями у ворот ада. Но при приближении Апокалипсиса цепи должны пасть, и Гога с Магогой обрушатся на мир[168].

Существовала и версия о монголах, как об одном из потерянных колен Израиля. Отсюда утверждалась тайная связь между монгольскими завоевателями и евреями. Такие обвинения служили в XIII веке мотивом еврейских погромов.

На Руси нашествие неведомого народа – татаро-монголов, поразивших православный люд своим внешним обликом, воспринималось как вторжение Гога и Магога. Татары, или тартары (пришедшие из Тартара) есть сила сатанинская. Поэтому борьба с ними обычными способами обречена и должна быть заменена духовным противостоянием.

Эсхатологические мотивы имело антитатарское восстание в Новгороде против проводимой там переписи «числа». «Число» соотносилось с пророчествами о счислении народа Зверем во времена Апокалипсиса и присвоении каждому числа. Народ восстал, будучи поддержан властями.

Владимирский князь вынужден был вмешаться, и перепись в Новгороде в 1259 году, с двухлетним запозданием, все же была проведена. В связи с этим имели место и репрессии: Александр «овому носа урезаша, а иному очи выимаша». Но здесь важна оговорка, что это были репрессии не против народа, а против тех, «кто Василья на зло повел»[169].

К деталям организации переписи на Руси относилось прибытие в 1259–1260 годах от монголов неких «жен». На них возлагалась какая-то функция, связанная с переписной процедурой. Предполагается, что это были прорицательницы, служительницы культа, в задачу которых входило ритуальное сопровождение мероприятий и магическое обеспечение их успеха. Вряд ли такая деятельность монгольских «жен» вела к снятию напряженности среди православного населения. Шаманизм переписчиков мог только подтолкнуть протестные выступления.

Впоследствии, под впечатлением так называемого боксерского восстания в Китае, Вл. С. Соловьев вновь обратился к легенде о предапокалипсическом нашествии желтой расы, объединенной идеологией панмонголизма[170]. Н. Федоров в качестве антихристовой доктрины называл буддизм, как воплощение лжегуманизма и лжеучености: «Вестники воскресения успеют объединить весь мир в деле воскрешения, если противник воскресителя Христа, Антихрист, не произведет разрыва.

Противник же этот – буддизм, в коем сосредоточиваются, соединяются дарвинизм и спиритизм, агностицизм, как продукт позитивизма, пессимизм Шопенгауэра, Гартмана, и других, т. е. буддизм западный и восточный»[171]. Образ ожидаемого пятого красного будды Майтрейи имеет схожие черты с Антихристом.

Третий Рим

Одна из основных традиционных тем критики русского исторического опыта состоит в утверждении имманентного характера российского империализма. Истоки его выводятся еще из дискурса средневековой Руси. Как доктрина русской империалистичности подается концепт Третьего Рима.

Однако в действительности в теории Третьего Рима речь шла не столько о светском государстве, сколько о распространении религиозного мировоззрения и христианской духовности. Послания старца Филофея представляли собой разряд эсхатологической литературы. Лейтмотив – приближающиеся апокалиптические времена. Никакого намека на территориальную экспансию в этих посланиях не содержалось. Напротив, великому московскому государю рекомендовалось не прельщаться земной славой и стяжательством вместо благодати небесной. Ведущей мыслью было исправление нравственности, а не внешнеполитические претензии.