Кэтрин старалась не смотреть на мертвецов. В ней поселилась странная раздвоенность. Все казалось, что если долго и пристально на них смотреть, то снова увидишь чудовищ.
Евгений Глебович лежал ничком, тяжело дышал, и все пытался приподняться на руках. Кэт поспешно присела рядом, помогла перевернуться. Кровавое пятно успело растечься, так что даже на полу остался след. А к старой ране добавилось несколько свежих порезов, неглубоких, но, учитывая ослабленный организм, тоже неприятных. Девушка крикнула Вику, чтобы тот бежал за бинтами. Но тот сначала упрямо закрыл дверь и задвинул все задвижки. И только после этого поспешил наверх.
Больше всего она боялась, что раненый сейчас так и умрет у нее на руках. Допустить этого было нельзя. Она обернулась к священнику, который был в сознании и осторожно стягивал куртку с пострадавшей руки.
– Давайте, помогу! У меня ножницы есть.
– Куртку жалко. Ничего, Катюша, справлюсь. Надо бы нам поторопиться…
Вернулся Вик. Без слов помог священнику перевязать рану.
Кэтрин до смерти хотелось спросить отца Николая, каким ему представился бой. Что видел он сам? Но момент был неподходящий, и она молчала…
– Видишь, Витя, Бог нас не оставил. Можно сказать, явил чудо…
Вик пробормотал:
– Ну уж…
– Настоящее чудо, что мы остались живы.
В комнате было тепло. Весело плясало пламя в маленькой печи, сделанной из старой железной бочки. Дрова не экономили.
– Коля, запоминай дорогу. Я буду рассказывать, а ты запоминай. Пока я еще могу рассказывать.
– Жень, лежи спокойно. То, что ты сегодня сделал…
– Я плохо помню. Не важно. Главное, чтобы вы дошли. Слушай.
Сойка сидела в ногах и незаметно для остальных гладила Евгения Глебовича по руке. Ей было его жалко. Кэт старалась не отвлекаться. Она паковала рюкзак для отца Николая. В него нужно было положить пару запасных одеял, общую аптечку, котел и часть посуды. Туда же она положила отстиранные и уже высушенные бинты.
Вик был единственным, кто собрал свои вещи, и теперь помогал отцу Николаю превращать прочное одеяло и две длинные жердины в носилки. Евгений Глебович было заикнулся, чтобы его оставили тут, в доме, у печки. Но, конечно, получил в ответ волну негодования. Да такую, что замолчал надолго. А теперь вот решил, что дорогу должны знать все…
– Ваша улица, она одним краем выходит к воротам депо. А другим – на круглую площадь. Там еще сохранилась табличка «Аптека». Зеленая такая, помнишь?
– Конечно.
– Нам нужен проспект. Это самая широкая улица, не спутаешь. По ней до привокзальной площади…
– Вокзал мы знаем, – заметила Сойка. – Плохое место.
– Да. Поэтому к нему и не суйтесь. Лучше обойти по параллельным улицам… хотя весь район сильно разрушен.
– Жень, скажи просто адрес. Я неплохо помню город.
– Площадь Свободы, три. Там подземный супермаркет был…
– А, все. Я понял. Значит, ты обслуживал вторую центральную точку перехода. Для населения. Да, добраться будет трудно…
– Я знаю, как искать безопасный путь. Если вы мне, конечно, поверите… – тихо сказал Вик. Он вообще весь вечер был тихим и немногословным.
Кэт хотела сказать: «А кто к бандитам в плен попал?»
Но посмотрела на парня и промолчала. Ясно же, что ему и без того плохо. А дорогу он, наверное, найдет. Недаром же Кэт видела его лисой… или каким-то другим хитрым зверем.
Правая рука у отца Николая болела. Кэт замечала, как он иногда морщится, дотрагиваясь до повязки. Она решила, что часть консервов и пакетов с крупой переложит в свою сумку. И еще Вику чего-нибудь даст. Путь предстоял долгий.
– Отдохните, ребята, – словно прочтя ее мысли, сказал отец Николай. – Завтра рано разбужу. Дорога предстоит трудная…
Во сне Кэт увидела город, каким он был до Изоляции. Большой и светлый город, полный быстрых машин и яркого света. Как будто им предстояло идти по его улицам, среди его ни о чем еще не подозревающих жителей, под ясным, непременно ясным, небом.
Солнце вынырнуло из-за темных домов. Такие рассветы иногда случаются поздней осенью, морозные и прозрачные, как первый лед на лужах. Утро дышало изморозью, и пальцам было холодно. Кэт десять раз пожалела, что поленилась придумать себе какие-нибудь варежки. Можно же было хоть одеяло разрезать и на руки намотать. Но пусть уж лучше мерзнут пальцы, чем…
Чем что? Ответа не было. Может быть, чем ожидание в холодном доме, таком маленьком по сравнению с огромным пустым городом. Это ожидание было бы безрадостным: ожидание смерти. Окончательного итога.
Они шли по старому проспекту. Маленькие-маленькие среди огромного равнодушного мира. Но солнце разливало под ноги ясный свет, словно намекало: все будет хорошо.
Носилки, сделанные из двух жердин и сшитых одеял, были неудобными, но Кэтрин не жаловалась. Отцу Николаю приходилось хуже с его-то больной рукой. Она уговаривала себя: вот сейчас кончится опасный участок, и Вик поможет батюшке – возьмет на себя часть веса.