Русская фантастика 2017. Том 2

Только таскал каждый вечер с собой из бара бутылку чего-нибудь крепкого. Не важно чего, лишь бы крепкого, вырубающего с первого… ну со второго стакана. Утром вставал с ясной головой и без следа похмелья, выпивал чашку кофе, и снова пил-пил-пил… И снова просыпался здоровым и бодрым.

Сволочи! Сволочи, даже напиться толком не дают.

Не было ничего! Не могло быть такого… Он же не знал. Он не хотел ничего такого – ни водителя, запрокидывающегося с кресла, ни тех убивших себя… ни взрывов, ни рушащихся домов… Ничего он не хотел, кроме денег.

Он же все рассчитал, все-все-все-все… Он придумал работу, которая… невозможную работу, он не хотел убивать… или становиться причиной… причиной чего, мать вашу? Причиной чего он стал? Зачем была эта кнопка, почему люди убивали, чтобы он к ней попал, а потом сами себя…

Это не укладывается в голове. Не укладывается. Он не может ничего придумать. А если даже и сможет – как он поймет, что это вот… что эта его мысль – правильная, как выделит ее из десятков кошмаров, приходивших к нему в голову ночами?

– Открой! Слышишь, открой! – Сысоев несколько раз ударил кулаком в дверь комнаты Наблюдателя. – Открой.

– Да, конечно. – Дверь открылась, за ней стоял Наблюдатель, безукоризненно одетый и расчесанный, несмотря на поздний… или ранний час. – Я могу вам чем-то помочь?

– Ты… – Сысоев ступил через порог, отодвигая Наблюдателя в сторону. – Можешь. Должен, твою мать! Ты должен мне сказать – что там было? Что я сделал?

– Вы нажали кнопку. Пошевелили пальцем.

– Нет… Не-ет!.. Ты не выкручивайся. Не ври мне. Просто скажи – что я сделал? Что произошло после того, как я…

– Мы вернулись на корабль и улетели, – спокойно сказал Наблюдатель.

Сысоев завыл, сжав свою голову руками. Крутанулся на месте, замер, согнувшись почти вдвое.

– Ладно, – пробормотал он, не разжимая рук. – Ты не хочешь говорить просто так… Хорошо. Тогда сделаем по-другому… Вот…

Валерик сунул руку в карман брюк, вытащил горсть драгоценных камней, светившихся, как уголья. Протянул их Наблюдателю.

– Вот. Я не считал, взял, сколько в руку вместилось. И вот еще, – он выгреб камни из другого кармана. – Тут, наверное, половина всего… Возьми. Хочешь – себе, хочешь – отдай своему начальству… Только скажи, что я сделал! Скажи, прошу… Мало? Тебе этого мало? Да все забери! Все! Я же не смогу жить дальше… не смогу… Я хочу знать! Ты должен… Ваша контора должна… Все забирайте! Я хочу расторгнуть договор. Да. Я хочу расторгнуть договор. Вот, смотри…

Сысоев вытащил из нагрудного кармана рубахи мятый, потертый на сгибах договор, сунул его в лицо Наблюдателю.

– Вот, смотри! Это ваш чертов договор! И нет его! – Сысоев несколькими движениями разорвал договор в клочья. – Нету договора! Нету!

Наблюдатель молчал.

– Что? Что не так?

– Договор может быть расторгнут только по обоюдному согласию сторон, – сказал Наблюдатель. – И до начала его выполнения. Сейчас договор расторгнут быть не может. Извините.

– Сволочи… – простонал Сысоев.

Он повернулся и вышел из комнаты.

– Вы забыли камни, – сказал ему вдогонку Наблюдатель.

– Я знаю, – сказал Сысоев.

Утром Сысоев нашел все камни в миске на обеденном столе.

Последний завтрак.

– Я не смогу жить, – тихо сказал Сысоев, глядя сухими глазами в стену перед собой. – Так никто не сможет жить.

– Вы сможете, – так же тихо сказал Наблюдатель. – Вы – сможете.

– Такая я сволочь? – спросил Сысоев.

– Да, – ответил Наблюдатель, – именно такая. Галактическая Служба По Трудоустройству благодарит вас за то, что вы воспользовались нашими услугами.

– Какие же вы… – начал Сысоев. – Какие вы…

– Мы только предоставляем работу. Ничего более, – прервал его Наблюдатель. – А выбираете вы ее сами.

Майк Гелприн, Александр Габриэль Со-чинители

Вдовый кузнец Алфей умер на исходе ночи, самую малость недотянув до первых солнечных лучей. За два часа до смерти он велел гнать сиделок и звать старшего сына.

Дюжий, угрюмый и свирепый Трой встал, понурившись, у изголовья отцовского ложа. Трою предстояло теперь унаследовать кузницу и махать молотом до конца своих дней. Выбора у него не было.

Алфей тяжело, хрипло, с присвистом дышал, словно прохудившиеся кузнечные мехи. Глаза его были закрыты.

– Я здесь, отец, – переступив с ноги на ногу, напомнил о себе Трой.

Старый кузнец разлепил веки.

– Сынок, – прохрипел он. – Мне нечего сказать тебе, нечем тебя напутствовать. Прошу лишь об одном: смирись. На тебе брат и сестры. Не прекословь, когда творцы придут забирать наше, кровное.

Трой стиснул зубы. Творцов он ненавидел. И был бессилен. Как и все прочие, как любой и каждый обитатель некогда могущественного, а ныне порабощенного, на колени брошенного королевства. Творцы были жестоки и скоры на расправу. Непокорность и неповиновение строго и неизбежно карались. За своеволие, ослушание, неуплату податей провинившихся гнали на каторгу. В соляные копи. В каменоломни. Вместе со всяким сбродом, отправляющимся туда же за кражи, разбои и грабежи. Грехи посерьезнее карались смертной казнью.

– Я понял тебя, отец, – проговорил Трой глухо. – Я буду покорным.