– Да, это значит: я люблю тебя, – удивленно ответил он. – Правда… я никогда не слышал его раньше, но, кажется, тебя я могу понять, даже если мы говорим на разных языках.
– Или молчим, – язвительно улыбнулся я.
– Или молчим, – согласно кивнул Натаниэль.
Кажется, мы с Натаниэлем нечаянно устроили весну.
Весь снег растаял, словно испарившись, буквально за одну ночь, а потом на улице становилось только теплее и теплее. Больше недели не было ни дождя, ни ветра, и мартовское солнце светило удивительно ярко, согревая замерзшие улицы.
Оно уже садилось, и поэтому его лучи казались еще более длинными и почти физически ощутимыми.
Мне хотелось потрогать их или даже взять с собой, спрятав в плотно сжатых ладонях, чтобы потом зажечь радугу где-нибудь в темноте.
Натаниэль стоял рядом со мной и жмурился, пытаясь посмотреть прямо на солнце своими сияющими карими глазами, а потом, внезапно посерьезнев, произнес как ни в чем не бывало, словно продолжая прерванный разговор:
– Пойдем, я думаю, сегодня подходящий день.
Не было смысла спрашивать, для чего именно этот день был подходящим, поэтому я просто спустился вслед за Натаниэлем по ступенькам школьного крыльца.
Он шел на полшага впереди, сверкая своим удивительным светом ярче, чем заходящее солнце.
В эти мгновения Натаниэль вдруг стал гораздо сильнее меня, превращаясь в ту самую незримую силу, которая никогда не давала мне сдаваться, защищая от пустоты.
По-настоящему я проиграл пустоте лишь однажды – в холодный декабрьский вечер на крыше.
Удивительно, но тогда именно Натаниэль спас меня, не дав погибнуть или исчезнуть.
Мое сердце забилось чаще, и я побледнел, внезапно осознавая, куда мы идем.
Ни секунды не сомневаясь в собственной правоте, я обогнал Натаниэля, сказав: «Теперь первым пойду я», – и почти убежал вперед, не давая ему шанса что-либо ответить.
Он догнал меня, только когда я остановился перед железной дверью того самого девятиэтажного дома, на крыше которого мы познакомились. Как и в прошлый раз, она совершенно точно была закрыта.
Наверно, мне стоило бы спросить, каким образом Натаниэль собирался взломать кодовый замок без моей помощи, но я не был готов произнести что-либо вслух.
У меня было всего несколько секунд для принятия какого-либо решения, прежде чем Натаниэль сам заговорил бы со мной.
Стараясь максимально сосредоточиться, я решительно взялся за холодную ручку и резко дернул дверь на себя, мысленно приказывая ей открыться.
Как и в тут ночь, на домофон высветилось «ERROR», сопровождающееся довольно противным пиликаньем, и я не смог сдержать невольную улыбку, когда нос ударил знакомый запах известки, а цвета вокруг, наконец, избавились от яркости заходящего солнца, утонув в прохладных сумерках подъезда.
Очнувшись словно от странного полусна, я повернулся, ожидая увидеть в Натаниэле как минимум удивление.
Мне даже хотелось произнести что-нибудь язвительное, чтобы стереть наивное выражение с его лица, но в этом не было необходимости – Натаниэлевские глаза ничего не выражали, а сам он, стоящий в полутьме подъезда, внезапно показался мне далеким и чужим, как при нашей первой встрече.
Я невольно отступил назад и, столкнувшись с холодной стеной, замер, нажав кнопку вызова лифта.
Что-то противно заскрипело, а потом медленно открылись дверки, осветив лестницу узкой полоской бледного мигающего света.
– Нет. – Натаниэль в одно мгновение оказался рядом.
Он хотел схватить меня за руку, чтобы не дать войти в лифт, но, вовремя вспомнив, задержал свою ладонь в нескольких сантиметрах над моим запястьем и мирно добавил:
– Лучше пешком.
Он снова стал самим собой, хотя его глаза все еще не выражали никаких эмоций, кроме секундного протеста.
Я с облегчением улыбнулся, скривив уголок рта на одну сторону и, хитро посмотрев на Натаниэля, изображая его собственный пронзительный взгляд, спросил:
– Значит, ты боишься ездить на лифте?
– Да.
Я чуть не выдохнул в ответ саркастическое «неужели».
По лестнице мы с Натаниэлем шли в каком-то зачарованном молчании, а потом, шагнув к самому краю крыши, все так же молча сели рядом, любуясь невероятным закатом, освещающим нас почти волшебным красно-оранжевым светом, на который даже мне было совсем не больно смотреть.
– Я знал, – прошептал Натаниэль, не отводя взгляд от темнеющего неба. – Я знал, что ты особенный. Я верил, что такие, как ты, существуют.
Мне было приятно и одновременно безумно грустно смотреть сквозь его сияющие глаза, осознавая, что Натаниэль ни о чем не догадывается.
Вздохнув, я вдруг проговорил удивительно холодно, словно пытаясь разочаровать его раньше, чем он разочаруется сам:
– Нет. Если до сих пор думаешь, что я пришел сюда впервые, ты ошибаешься. На самом деле я уже был здесь однажды. И ты знаешь об этом.
Натаниэль отрицательно покачал головой, а потом прошептал одними губами:
– Это был ты.
Почему-то я не решался ответить ему утвердительно или даже просто кивнуть, словно молчание могло заставить меня перестать чувствовать себя предателем, нарочно скрывшим нечто важное для нас обоих.