О, в этот момент я безумно завидовал бездушным предметам, не способным что-либо чувствовать.
Несколько бесконечно долгих секунд я стоял в середине комнаты, пока Второй Я с пугающе-холодной неторопливостью решал, что бы еще разрушить снаружи, прежде чем снова сломать меня изнутри.
Я чувствовал, как Он улыбался, используя мои губы, сведенные болезненной судорогой в пугающую ухмылку, но ничего не мог с этим поделать, лишившись контроля над собственными эмоциями и телом.
Задушенный где-то в глубине сознания Настоящий Я мечтал упасть на кровать, спрятать лицо в заплаканную подушку и, сжав ее зубами, попытаться заставить себя хотя бы не улыбаться этой отвратительной улыбкой, означавшей полную победу, Того, Кто прожигал меня своей яростью изнутри, не давая даже шанса исчезнуть или спрятаться.
Мир вокруг разбился на миллионы кусочков, из которых невозможно было собрать целую картинку.
Я на секунду зажмурился, борясь с головокружением, но тут же открыл полные отчаянной злобы глаза, потому что кто-то за моей спиной осторожно вошел в комнату.
Сквозь неподвластные мне эмоции я вдруг с невероятной ясностью почувствовал, что это Натаниэль.
Но Второй Я не дал мне ощутить ничего, кроме ужаса, отлично дополнившего ненависть, пылающую внутри нас.
Не в силах сопротивляться ни тому, ни другому, я вдруг расхохотался. Этот негромкий смех звучал хуже самых отчаянных рыданий.
Натаниэль не вздрогнул и не отшатнулся, спокойно выдержав мой прожигающий взгляд, полный злости и ненависти, а потом настолько по-детски бесстрашно посмотрел на меня в ответ, что я в отчаянье прошептал:
– Уходи, уходи сейчас же, – понимая, что еще секунда, и Натаниэль станет сломанной игрушкой в моих руках, не ведающих сострадания.
На его сосредоточенном лице я прочитал категорическое «нет», вызвавшее во мне противоречивые чувства.
Я вдруг с каким-то невероятным облегчением вдруг осознал, что на этот раз мне совершенно точно не придется рыдать в одиночестве, проигрывая сражение за сражением внутри собственной головы.
Это было настолько удивительно, что я, наверно, расплакался бы от счастья, если бы мог.
Но вместо этого я проговорил, сжав непослушные губы:
– Я ненавижу тебя!
Это прозвучало одновременно как обвинение и приговор нам обоим.
Если бы словами можно было дать пощечину, то я произнес их с подходящей для этого интонацией.
– Я ненавижу весь мир. И ненавижу себя. Я. Ненавижу. Себя, – делая акцент на каждом звуке, повторил я, с удовольствием наблюдая за реакцией побледневшего Натаниэля. – Я больше не имею значения. Я не хочу быть собой. Не. Хочу!
Во внимательном взгляде, направленном на меня, не было растерянности или удивления – Натаниэль как будто ожидал однажды увидеть меня именно таким.
Он мог бы протянуть руку и дотронуться до Настоящего Меня или произнести мое имя, так, чтобы оно прозвучало так же, как в далеком детстве из уст мамы.
Это непременно выглядело бы замечательно, если бы мы были всего лишь героями Натаниэлевской книги.
Но в реальности я рассерженно крикнул:
– Не смей думать об этом! Исчезни и не прикасайся ко мне даже мыслями. Все равно тебе не спасти меня. – Сквозь пелену ненависти, не дающей мне вздохнуть полной грудью, я почувствовал, что Натаниэль хочет что-то ответить.
Это было настолько мучительно, что я с отчаянием прошептал, в ответ на еще не сказанные слова:
– Нет, не говори со мной! Не надо. Прошу, молчи. Сейчас уже ничего не имеет значения.
Вздрагивая, словно от холода или беззвучных рыданий, я снова прикусил губу, резкими движениями вытирая случайные слезы, которые я хотел бы спрятать от него.
– Ударь меня, – совершенно внезапно произнес Натаниэль. – Ты слышишь, ударь меня сейчас же.
Он замер на месте, спокойно наблюдая за тем, как я сжимаю кулаки. До конца не осознавая, с какой злостью я был готов исполнить его просьбу, он даже не пытался защититься от удара.
Мне вдруг отчаянно захотелось сломать Натаниэля, чтобы он перестал быть настолько хорошим.
Я был готов сделать все, чтобы погасить его завораживающее сияние, – причинить ему такую боль, после которой он больше никогда не смог бы восторженно смотреть на меня.
– Чего ты ждешь? – Натаниэль сделал шаг вперед, пронзая меня насквозь уверенным взглядом, от которого снова захотелось смеяться.
Я отлично осознавал, что именно сделаю через несколько секунд, но мне было не страшно, а безумно весело. Улыбаясь, я поднял дрожащую руку, вкладывая всю злость и ярость в удар – холодный, расчетливый и предназначенный удивительно хрупкому Натаниэлю.
Во рту появился знакомый солоноватый привкус крови, а правая щека вдруг вспыхнула, словно от резкой боли.
Я удивленно посмотрел на Натаниэля, прошептавшего откуда-то издалека:
– Это… это не я, – а потом опустил взгляд на собственные руки, почему-то не причинившие ему никакого вреда.
Натаниэль тоже удивленно и растерянно рассматривал свои ладони.
Голова резко закружилась, снова превращая мир вокруг в расплывчатое пятно.
Я сделал неуверенный шаг назад, уже не ощущая, где верх, а где низ, и окончательно теряя равновесие.