Русская фантастика – 2018. Том 1

Мир, описываемый Силаевым, изобретательно отражает нашу действительность: автор взламывает коды социума, используя безнаказанность персонажей как возможность рассмотреть соразмерность человека и общества, исследовать пределы отношений власти и подчинения.

В финале Силаев закручивает текст в подобие ленты Мебиуса и привносит в «Армию Гутэнтака» фигуру рассказчика. Именно эта фигура занимает центральное место в произведениях писателя, используя текст как механизм фиксации принадлежащих ей мыслей и переживаний.

Заметным исключением из этой писательской практики является повесть «Подлое сердце родины» о сибирском райцентре Пыльнево и происходящих там событиях. Сюрреалистичное повествование полнится синими обезьянками из созвездия Близнецов, дрессированными поросятами, агентами секретных служб и ведунами. Если первая часть повести описывает попытки предотвратить Апокалипсис, вторая посвящена богатой событиями политической жизни Пыльнево, которая рассматривается с различных точек зрения. В этом многоголосии можно различить и попытки автора подобрать ключи к матрице российской истории.

Развивает тему повесть «Братва по разуму» (2001), в которой речь идет (в буквальном смысле) о революционном «восстании мартинистов» с целью освобождения народа от «антинародного режима». Герой повествования в своей речи, обращенной к «паханам заседателям», описывает хронику этого восстания, всплывающую из потока его сознания.

В свое время земляк Силаева, писатель-фантаст Михаил Успенский высказывался в том смысле, что, живи Силаев в Москве, он превзошел бы по популярности Пелевина. Согласиться с этим замечанием нельзя. Сравнение, столь лестное для красноярского автора, конечно, имеет под собой основания: интерес обоих авторов к чертежам мироздания, иронический взгляд на окружающую действительность.

Однако Пелевин более доброжелателен к читающей публике, а произведения Силаева умозрительны и герметичны. Словно проводимый писателем мысленный эксперимент и не предполагает наличие читателя.

Эти черты в полной мере присущи его дебютному роману «Недомут» (1998), в котором жизнь рассказчика разматывается, как клубок воспоминаний и ассоциаций. Со временем же Силаев и вовсе отказался от художественного повествования в пользу эссе и публицистических и философских заметок наподобие «Опавших листьев» Розанова или записей в «Живом Журнале» Дмитрия Галковского (на которого, кстати, он неоднократно ссылается). Таковы последние на сегодняшний день произведения писателя: «Гуманная мизантропия» (2007), «Глянцевая азбука» (2013) и «Критика нечистого разума» (2013).

Творческая эволюция Силаева, заменившего персонажей и сюжет рассуждениями о «субсистемах с позиций метасистем» может выглядеть радикальной, но она вполне закономерна для писателя, некогда охарактеризовавшего идеальный текст как бесконечный комментарий.

И все же можно лишь пожалеть о том, что творческая линия его первых произведений не получила развития. Именно в раннем творчестве Силаева – внимательного к механизмам социального и трансформирующего текст в сложную интеллектуальную конструкцию – с наибольшими на то основаниями можно увидеть продолжение традиций фантастики восьмидесятых – времени, когда в жанре правила бал еще одна волна, «четвертая».

* * *

В литературе одиночных волн не бывает. У каждой группы есть и предшественники, и последователи. И если говорить о последователях «цветной волны» по понятным причинам еще не приходится, то без внимания к ее предшественникам картина будет неполной.

«Четвертая волна» отечественной фантастики, по Дмитрию Володихину[22], – это авторы, пришедшие в фантастику из московского и ленинградского семинаров при Союзах писателей и прошедшие писательские «съезды» в Малеевке и Дубултах. Среди ее лидеров – Эдуард Геворкян, Андрей Лазарчук, Святослав Логинов, Евгений и Любовь Лукины, Владимир Покровский, Вячеслав Рыбаков, Александр Силецкий, Андрей Столяров, Михаил Успенский и Борис Штерн.

Одна из характерных черт «четвертой волны» (сам термин принадлежит братьям Стругацким) – это установка на высокий литературный уровень текстов. Готовность словом доказать, что фантастика ни в чем не уступает литературе «основного потока», а кое в чем ее и превосходит, давно присуща авторам фантастического жанра.

Как сказал один из лидеров «четвертой волны» Владимир Покровский: «…каждый из нас в душе хотел сделать фантастику литературой». И еще: «…мы пытались самым искренним образом делать именно литературу»[23].

Стремление играть (и выигрывать!) на литературных полях закономерно приводило к смещению фокуса с фантастических идей и миров на их обитателей. В центре внимания «четвертой волны» оказался человек – его психология и поведение в необычных обстоятельствах, взаимодействие человека и общества.