– Или не закончится, – весело добавил Натаниэль.
Мы проводили Алису в комнату и остались на кухне вдвоем. Пользуясь моментом, я, на всякий случай негромко, задал Натаниэлю вопрос, который беспокоил меня последние несколько часов:
– Скажи, что случилось с её глазами?
– Травма, – неопределенно ответил он. – Полтора года назад. Алиса с… Алиса… на самом деле никто точно не знает, что с ней.
– Она совсем ничего не видит? – осторожно уточнил я, пытаясь представить, каково это – жить в постоянной темноте.
– Раньше да, совсем ничего, – Натаниэль вздохнул. – Наверно, ты бы смог объяснить мне, почему она тогда молчала. Много месяцев молчала, отталкивая всех нас. Алису невозможно было накормить или договориться с ней о чём-нибудь. Она только зажимала уши и плакала, если ей что-нибудь не нравилось или было непонятно. А потом я придумал для неё игру. Мы постепенно сочинили новую историю про нас и даже придумали тайный язык. Точнее, не придумали, а выучили азбуку Морзе. Но её всё равно мало кто понимает. Вот так тире, – он ударил по столу кончиками пальцев. – А кулаком – точка. Алиса поверила в наш мир, а потом стала общаться и с реальным: со мной и со всеми. Теперь она учится заново видеть и уже различает движения и силуэты, свет и темноту. Врачи говорят, есть вероятность, что зрение может восстановиться до определенной степени, так как повреждений анализатора и коры головного мозга нет. Осталось только научить её снова нормально есть, – он грустно усмехнулся. – Ты вот первый, кто смог уговорить Алису позавтракать без скандала.
– Знаешь, – я задумчиво покрутил на пальце кончик своих волос. – Когда умерла мама, я тоже долго молчал и почти ничего не ел. Правда, отец никогда не пытался кормить меня насильно и уж тем более придумывать для меня новый язык. Ему было немножко не до этого.
Натаниэль хотел что-то ответить и даже, возможно, поспорить, но замолчал, прислушавшись вместе со мной к тому, как в коридоре хлопнула дверь. Я собирался спросить его, кто там мог прийти, но необходимость в вопросе отпала всего через мгновение, потому что к нам вошла мама Натаниэля. Я сидел к ней спиной, но мне не нужно было поворачиваться назад, чтобы рассмотреть её внешность, которую я мог бы описать даже с закрытыми глазами. Мы словно когда-то давно уже были знакомы с натаниэлевской мамой. Удивительно, но я даже знал, как её зовут – Ангелина.
– Привет, – Натаниэль по-детски ей помахал рукой.
Я понял, что мне тоже нужно поздороваться и повернулся, ожидая услышать приветствие в ответ. В первую секунду мама Натаниэля хотела улыбнуться мне, но внезапно побледнела и схватилась за стену, как будто боясь упасть. В её глазах мелькнуло удивление, смешанное со страхом, словно она увидела не меня, а привидение.
– Александр? – тихо и вопросительно прошептала она.
Я удивленно покачал головой, совершенно не зная, как мне реагировать. Натаниэль тоже замер, а потом сказал осторожно:
– Мам, Алиса в своей комнате. С ней все хорошо, не волнуйся.
– Как твоё отчество?
– Викторович, – не задумываясь, ответил я, пытаясь понять причину этого внезапного вопроса.
Похоже, мама Натаниэля тоже узнавала во мне кого-то, но, кажется, не совсем меня. Она хотела уточнить, уверен ли я, что у меня именно такое отчество, но вместо этого, вздохнув, достала из сумки что-то вроде большой визитницы и, открыв в середине, протянула её мне. Под блестящей защитной пленкой находилась фотография.
В первое мгновение мне показалось, что на ней запечатлен я сам: более взрослый, с короткой стрижкой и радостной улыбкой на лице. Но человек на фотографии никак не мог быть мной. Не мог хотя бы потому, что рядом с ним стояла моя мама. Я помнил её немного другой, но всё же не мог не узнать и теперь: совсем молодую, с длинными волосами, в белом свадебном платье и со счастливыми смеющимися глазами.
Натаниэль с удивлением посмотрел на меня и неуверенно сказал:
– Это… это Александр? Не может быть, что он так изменился.
– Кто? – тихо переспросил я, заранее зная ответ на свой вопрос: на фотографии рядом с мамой стоял мой настоящий папа. В этом не было никаких сомнений.
– Это мой старший брат. Здесь ему около двадцати лет, – мама Натаниэля снова вздохнула, пытаясь скрыть дрожь в голосе. – А девушка рядом с ним…
– Это моя мама. – Я замолчал, но потом добавил грустно, понимая, что это обязательно нужно сказать: – И она умерла. Уже много лет назад.
– А Александр жив, – не менее грустно проговорил Натаниэль.
– Мой папа жив? – удивленно произнёс я, чувствуя, как бешено забилось сердце в моей груди.