– Помнишь, я говорил, что имя имеет огромное значение, – Натаниэль снова посерьёзнел, засияв удивительно холодными цветами. – Оно как частичка настоящего, прошлого и будущего одновременно. И мы с Александрой придумали игру, сочинив новую историю. Я не мог изменить её прошлое, но у нас впереди было будущее, и я хотел, чтобы сестра тоже поверила в него. Знаешь, по-детски. И Александра стала Алисой, а я – Натаниэлем, – он улыбнулся. – Скажи, а когда ты видел Огненный Язык Жизни, на нём были написаны имена?
– Да, – немного удивленно подтвердил я. – Их можно было увидеть, если кто-нибудь обращался к человеку, используя подходящий набор звуков.
Я представил, как загоралось мамино сияние, когда отец называл её по имени, и как сам я сверкал, если кто-то произносил имя Лев. Это были хорошие и давно забытые воспоминания.
– Знаешь, всё-таки я бы очень хотел научиться читать на Языке Жизни, как ты.
– По-моему, тебе это совершенно не обязательно, – я рассмеялся, вспоминая сияющие буквы, из которых состояла книга в голове Натаниэля. – Ты и так на нём думаешь. Пожалуй, именно на Огненном Языке Жизни и написаны настоящие книги. В них есть музыка Вселенной. Поэтому их все понимают, только каждый по-своему.
– Значит, я Настоящий Писатель, – тихо произнёс Натаниэль.
– Я знал это с самого первого дня. Никаких сомнений.
– Слушай, а ты пойдешь завтра фотографироваться на выпускной альбом? – внезапно переводя тему, спросил он.
Я отрицательно покачал головой:
– Нет, не имею никакого желания.
– Я тоже, – с забавной интонацией проговорил Натаниэль. – Но давай всё-таки пойдем. Сфотографируемся вместе? Пусть у тебя останется хоть что-нибудь хорошее на память о школе.
– Что, хочешь стать моим лучшим воспоминанием за последние одиннадцать лет? – улыбнувшись, язвительно уточнил я.
– Нет, я лишь хочу, чтобы Вселенная запомнила нас, пока мы оба здесь: ты часть Бесконечности, я часть Бесконечности. И сегодня – время сиять.
– Ладно-ладно, – я рассмеялся, глядя на звёздочки, появившиеся в глазах Натаниэля. – Я сфотографируюсь с тобой.
Как я и ожидал, на следующий день действительно похолодало, а солнце спряталось за серыми тучами. Мы вышли из опустевшей школы почти последними, каким-то чудом избежав встречи с Драшовым.
Вдохнув полной грудью запах промокших улиц, я уверенно шагнул навстречу летящим с неба холодным каплям, ни секунды не сомневаясь в том, что Натаниэль, так же как и я, выйдет под дождь. Но за спиной что-то щёлкнуло, а потом над моей головой возник зонтик, в одно мгновение закрывший весь обзор.
Из-за косого ветра капель на мне было ничуть не меньше, чем если бы я шёл без зонта, а вся вода лилась со спиц прямо на Натаниэля, безуспешно пытавшего спрятать меня от дождя.
И я даже не знал, что злило меня больше: неуместная забота, о которой я снова его не просил, или то, что Натаниэль уже промок в миллион раз сильнее, чем я.
Искренне подождав, пока ему самому надоест, я посчитал про себя до тридцати, отмеряя каждый шаг ударом затылка о край зонтика. Натаниэль, конечно, и не думал сдаваться, как обычно упорно претворяя в жизнь то, что задумал.
– Всё, хватит, – я вылез из-под зонта, больно зацепившись волосами за спицы. – Я не сахарный. Если тебе нравится ходить под крышей – ходи, а я обойдусь.
Натаниэль опустил глаза, словно невольно прячась от меня за раскрытым зонтом.
– Да-да, вот так, – примирительным тоном добавил я, потирая затылок. – Я люблю мокнуть под дождем. И вообще, кто из нас Настоящий Писатель? – Натаниэль удивленно и внимательно посмотрел на меня. – Разве не ты должен учить меня гулять под дождем, как в детстве?
– Как в детстве, уже не получится, но зато можно, как в твой день рождения, – он рассмеялся. – Может, стоит опять пойти ко мне.
– Да, снова самый подходящий вид, чтобы идти в гости, ага.
– Подходящий, – уверенно произнёс Натаниэль, делая вид, что не замечает нотки сарказма в моём голосе.
Дверь в комнату захлопнулась, и мы с Фалленом остались в приятной тишине.
Забавно, но я впервые оказался в комнате Натаниэля. Она была настолько маленькой, что кровать и стол были сдвинуты вплотную, а роль шкафа играли несколько вешалок за дверью и большой ящик для вещей под кроватью. Наверно, если бы Алиса была мальчиком, то детскую комнату не пришлось бы делить дополнительной стеной на две поменьше.
В любом случае у Натаниэля было очень уютно – я вдруг словно оказался на чердаке под крышей какого-нибудь дачного домика, полного тайн и волшебства, а не на шестом этаже обычной девятиэтажки.
Справа от меня на стене висела фотография: разводной мост над Невой, сверкающий десятками огней, отраженными в ночной воде. Она состояла из пазлов, наклеенных на картонную основу, но была собрана не до конца: несколько десятков кусочков отсутствовало, словно они выпали и потерялись или просто никогда не были частью этой фотографии. Я несколько мгновений поискал их глазами, но, конечно же, не нашёл.