Русская фантастика – 2018. Том 2

Но я не был ребёнком. Ребёнком был кто-то другой. И я видел его сквозь время: голубые глаза, светлые волосы, смеющаяся улыбка и невероятно знакомое имя – Александр.

Взлёты, падения, книги, мечты, разбитые коленки – как давно забытые сны, интересные, но не важные.

Ещё один ребенок. Девочка. Ангелина.

И снова слёзы, объятие, ревность, улыбки, страхи, игры, дружба и… музыка.

Сияющая музыка. Удивительная и чистая.

Музыка, способная рассказать все истории, ответить на любые вопросы, передать миллион оттенков чувств. Музыка, рождаемая скрипкой Александра. В ней, без преувеличений, был весь мир одновременно: я прежний, я настоящий, я будущий, мама, сам Александр, Ангелина и Натаниэль.

Эта музыка была со всеми нами всегда.

Почти всегда.

9. Да что ты знаешь об одиночестве

– Я ненавижу себя, – Александр ударил кулаком по стене с такой силой, что на костяшках его аккуратных пальцев медленно выступили капельки крови.

Он с каким-то невероятным ужасом посмотрел на разбитую кисть, словно не мог поверить в то, что его идеальные руки могут выглядеть так же покалеченно, как остальное тело и душа.

– Я больше не чувствую музыку, – прошептал он обречённо. – Я больше не слышу её внутри. Это хуже, чем боль и пустота, хуже, чем умереть и исчезнуть, понимаешь? Я знал, что будет сложно, но я сделал и сделаю столько ужасных вещей, что больше никогда не смогу играть на скрипке. Никогда.

В этом «никогда» было столько сожаления и печали, что я впервые по-настоящему почувствовал степень отчаяния моего восемнадцатилетнего папы.

Он больше не плакал, а только тяжело дышал, уставившись усталым взглядом в одну точку.

Я видел удивительно мало света вокруг него, словно кто-то потушил некогда яркое сияние, оставив лишь бледный, едва различимый отблеск.

– Но ты не должен знать о них, я прошу тебя. Мне нужно преодолеть это в одиночку. Я… я должен, – не веря самому себе, проговорил Александр.

– Ты обещал, что я смогу узнать правду.

– Обещал? Когда?

– Знаешь, Вселенные пересекаются. Для меня это прошлое, для тебя будущее. Возможно, я здесь, чтобы спасти тебя.

– Нет, никто не должен спасать меня, – Александр отрицательно покачал головой. – Когда я решил, что Ангелина будет жить, то абсолютно точно знал, что в обмен на её спасение придется отдать часть меня. Я хочу, чтобы так было, и это мой окончательный выбор. Я ни мгновения не жалею. Но, наверно, я бы хотел, чтоб мне было одиноко или страшно, потому что каждый день я совершаю ужасные вещи, которые уже давно должны были сломать меня. Но я боролся и думал, что справлюсь, справлюсь ради Ангелины, мамы… не знаю… тебя и меня. Да, я ещё не стал таким, как они, и не умер. Но… – он вытер глаза от слёз. – Но кто бы мог подумать, что вместо того, чтобы рано или поздно потерять самого себя, как остальные, я сломаю нечто большее. Если я не смогу играть, если я больше никогда не услышу музыку в груди, то что от меня останется?

– Но…

– Но я не жалею. Мне безумно повезло. Эта… работа. Она спасает жизнь Ангелине, потому что никто, кроме меня, не захотел за неё бороться. Отец был прав, такому ребёнку, как я, невозможно заработать большие деньги за несколько месяцев. Скажи, ты, конечно же, видел моё отчаяние в тот день, когда он сказал, что наша семья не согласится на дорогостоящее лечение Ангелины, если его предложат? Я ведь тоже не верил тогда, что смогу найти такие деньги. А потом появился Марат. Я… – он запнулся. – Я не хочу рассказывать тебе о наркотиках и алкоголе… Это… это страшно. Но страшнее то, что они только помогают выжить и забыться между бесконечными днями. Я… я милый. Я красивый. Я нужен им. Многие готовы платить огромные деньги, чтобы получить меня хотя бы на несколько часов. Это сказка. Страшная сказка о том, что такое ответственность, – он улыбнулся сквозь слёзы. – Моя короткая сказка о жизни, любви и смерти. Но знаешь, она скоро закончится – я начинаю забывать, каково это – любить, поэтому… поэтому, пока ты здесь, будь с Ангелиной. Люби её за меня и береги, ладно? Я так хочу, чтобы рядом с ней был кто-то, кому по-настоящему не всё равно.

Обещаю.

Ангелина не плакала. Больше не плакала.

Мы слушали вместе с ней, как пиликает аппарат, снимающий кардиограмму, и смотрели в окно, наблюдая за тем, как медленно садится июньское солнце.

Она думала о том, что закат – это смерть, а я – что ночью на небе будут звёзды. Наши звёзды.

Я научился рассказывать о них Ангелине. Совсем не так, как Александру, а без слов. И она слышала меня. Я говорил ей обо всем, что знал сам: о дожде и снеге, об Огненном Языке Жизни, о лошадях, о путешествиях во времени и даже о нас с Натаниэлем.

Ангелина никогда не задавала вопросов, а только внимательно слушала меня сквозь холодные сны и равнодушную реальность. Она ни с кем больше не говорила. У неё не было сил на это.

Их с Александром отец появлялся в больнице лишь дважды: когда Ангелину привезли в тяжелом состоянии в реанимацию и спустя три месяца, когда назначенное лечение начало действовать.