Русская фантастика – 2018. Том 2

Они виделись всего один раз, нечаянно встретившись на улице недалеко от школы. На тот момент Кириллу уже исполнилось пятнадцать, а Натаниэлю было почти семнадцать лет. Никто из них даже не поднял головы и не повернулся вслед второму. Оба шли в наушниках, накинув на голову капюшоны, а Кирилл курил какие-то вонючие женские сигареты.

В первое мгновение я не узнал Натаниэля: он был одновременно точно таким же, каким я видел его в последний раз, и совершенно другим.

Я не мог бы сказать, что он значительно повзрослел, просто что-то неуловимо поменялось во взгляде его проницательных глаз – исчезло выражение по-детски наивного восхищения и удивительно тонкого понимания мира.

Натаниэль бывал на нашей крыше всего один раз, случайно попав туда на своё совершеннолетие, напившись с абсолютно чужими ему друзьями.

Он сидел в одиночестве на её заснеженном краю и горько плакал, уткнувшись лицом в смешные вязаные варежки разного цвета – синюю и салатовую. В этот момент он был невероятно похож на меня. На несуществующего меня.

С тех пор он больше никогда не светился теми невероятными оттенками немыслимых цветов, за которыми я так восторженно наблюдал при наших встречах в другой реальности.

Зимой, в одиннадцатом классе, он вдруг перестал готовиться к поступлению в медицинский и, совершенно забросив учёбу, начал работать над каким-то сложным и запутанным романом – о гении, не сумевшем найти своё место в жизни и погибшем нелепо и случайно.

Основная идея была в том, что смерть главного героя была единственным спасением от серой жизни, которой и сам Натаниэль когда-то так боялся.

Ему отказали одно за другим четыре издательства, отметив, что стиль произведения весьма неплох, но сюжет слишком нагроможден и полон наивной философией, которая интересна разве что некому избранному кругу читателей, который вряд ли получится найти.

Кроме того, Натаниэлю советовали пойти учиться в литературный институт или попробовать поискать более приземленные сюжеты, с персонажами, в основе которых лежали бы реальные люди.

После очередного вежливого письма с отказом в публикации Натаниэль порвал распечатанную версию романа, а потом в бессилии долго зачеркивал ручкой уцелевшие строчки, калеча собственные слова и покрывая их слоем чёрной краски.

Он больше никогда ничего не писал.

Когда Натаниэль не поступил в университет, то даже не расстроился по этому поводу, словно и не стремился туда.

В 2018-м его забрали в армию, и он погиб во время тренировки по стрельбе, получив смертельное ранение в грудь.

Моя мама никогда не любила Виктора по-настоящему, точно так же, как он не любил её. Они наигрались в отношения ещё до рождения их самовлюбленного и недалекого сына.

Каждый чувствовал себя чужим и ненужным – Виктору ещё много лет предстояло ждать встречу с Лерой, в сердце мамы навсегда осталось пустое место для Александра, с которым ей не было суждено познакомиться в этой жизни. Равно как и увидеть когда-нибудь меня.

Нас просто не существовало.

Я прислушался к биению сердца Александра. Мы снова были на грани жизни и смерти. Всего в одном невесомом мгновении от совершенно другого будущего.

И меньше всего меня волновало то, что в этой новой истории мне не было суждено появиться на свет. Гораздо сильнее я боялся той пустоты, которую видел в глазах Натаниэля, в глазах моей мамы и её абсолютно посредственного сына, родившегося вместо меня.

Больше всего мне было грустно из-за Натаниэля, как будто в эти мгновения в моих руках была и его судьба. Судьба, которая должна была измениться значительнее, чем у любого из тех, кого коснулась бы сегодняшняя смерть под сентябрьским небом, усыпанным загорающимися звёздами.

– Ты прав, так не должно быть! – тихо произнёс я, представляя, что бы сказал Натаниэль, если бы попытался спасти мою жизнь. – Не делай этого. Ты сильный. Почему ты сдаешься?

– Я ненавижу себя, – в глазах Александра появились слёзы, а дрожащая рука с пистолетом опустилась вниз. – Ты же знаешь, моя жизнь и я сам проданы, а всё, что я могу, – это надеяться, что Ангелина никогда не узнает о том, какой ценой спасена её жизнь. Я ни о чём не жалею, но больше я не смогу смотреть в глаза ни ей, ни маме, ни отцу. И я уже много месяцев не могу играть на скрипке, – он говорил каждое слово так, как будто читал собственный смертный приговор, а потом сказал мне: – Но сегодня ты снова рядом, здесь, в моей голове. Помнишь, ты сказал когда-то, что, возможно, пришёл спасти мне жизнь… Что мне нужно делать?

– Беги. Бросай всё и беги.

Александр растерянно посмотрел по сторонам, а потом, кивнув, уверенным движением поднял с земли футляр и, сунув туда пистолет, со злостью выкинул его куда-то за деревья, следуя моему совету буквально.

Пролетев несколько метров, футляр стукнулся о ветку дерева и провалился куда-то под землю, став совершенно незаметным под слоем прошлогодних листьев.

Александр проследил взглядом за этим недолгим полётом, а потом развернулся и, устало опустив голову, пошёл в сторону железнодорожных путей.

Предстояла последняя теплая ночь ранней осени.