Русская фантастика – 2018. Том 2

– Не, кто спорит: «мнеможка» – это офигенски круто, – Серёга в который уже раз шмыгнул окончательно потекшим в тепле кофейни носом, ломая над чашкой с капучино четвертый пакетик сахара. – Реально пора скинуться всем народом и этому перцу, Старыгину, памятник отгрохать.

– Сварыгину, – не удержавшись, поправил Олег.

– Чего?

– Старыгин – это актер. «Три мушкетера», «Адъютант его…» кхм… ладно, не суть. А фамилия изобретателя «мне-мо» – Сварыгин. Точнее, одного из изобретателей. Их ведь двое было: Ол… – кхм-кхм – …ексей Сварыгин и Павел Берман. Оба МГУ заканчивали, только один биофак, кафедру высшей нервной деятельности, а второй – физхим…

– Угу, читал, – мотнул челкой Серёга. – Сперва кореша до гроба, последний «доширак» пополам, все дела. А как дело поперло, тут же и перегрызлись. Так всегда бывает: бабки и слава любую дружбу с полпинка перехерят. Смотрел про Цукербега киношку? То-то. Наши два кекса даже судиться вроде хотели, только не успели – Берман то ли сам помер, то ли грохнули его, не помню… да и пофиг как-то. Мы ж не о том, кажись, а?

– Верно, – кивнул Олег. Перед его мысленным взором тут же против воли замелькали картинки.

Этот же самый день ровно двенадцать лет назад, только не промозглый, а почти по-летнему жаркий. Обгоревший остов Пашкиного «Хёндая» в кювете, еще более жуткий из-за выглядывающих тут и там из травы жизнерадостно-беззаботных одуванчиков, ромашек и медуницы. А над этим всем – бездонная небесная вышина и солнце, ослепительное солнце, но слезы текут, конечно, не из-за него…

Неприметный человек в штатском, такой же безликий, как и обстановка его кабинета. Устало, как взрослый, вынужденный объяснять ребенку прописные истины, говорящий: «Ваш бывший друг, Олег Семенович, собирался передать всю документацию по принципам работы «мне-мо» американцам. В этом практически нет сомнений. А возможно, не только собирался, но и уже успел это сделать. Ну-ну, не морщитесь. Допустим, не успел. Или даже не собирался. Но вы же ученый и должны понимать: в определенные периоды развития науки появление тех или иных революционных изобретений – хоть лампочки, хоть радио, хоть мобильного телефона – только вопрос времени. А времени у нас все меньше. Так что заканчивайте, дорогой вы мой человек, с этими бабскими истериками. Нашей с вами первоочередной задачей сейчас, как патриотов России, является в кратчайшие сроки поставить выпуск этих замечательных приборов на поток и…»

Востряковское кладбище, и черная одежда, на фоне которой яркие пятна цветов, венков и лент особенно режут глаза, и острый запах разрытой земли. И тетя Роза, Пашкина мама, отступающая от него, Олега, точно от прокаженного, выставив перед грудью ладони и жутко, беззвучно шепча: «Это всё из-за тебя. Из-за твоих проектов. Убийца… убийца… убийца…»

Мысли его прервал Серёга, громко отхлебнув кофе и прикрыв от удовольствия свободный от челки глаз:

– Ох, кайф!.. Офигенски крутая штука. Это я про «мне-мо», хотя кофеек тоже нормально так зашел… Смотри, вот есть у меня чувак знакомый – он слепой. С рождения. Ни снега никогда не видел, ни футбола, ни порнушки. Раньше так бы и помер, так сказать, во тьме невежества. А теперь – отбашлял любому зрячему, потом «таблетки» на виски́, кнопочку ресивера нажал – и опа! И девки тебе во всех подробностях, и снежинки за окном падают, и Месси по воротам лупит, а ты на трибуне скачешь и орешь от радости. То есть не ты, конечно, – а все равно ты. Твои теперь воспоминания, без базара. В натуре – «мне-можно». Всем – можно!

Олег кивнул, пытаясь отогреть пальцы о чашку с двойным эспрессо. Пальцы отогреваться не желали.

– А даже если и не слепой, – продолжал Серёга, входя во вкус и отчаянно жестикулируя. – Взять хотя бы батю моего. Ему недавно полтос стукнул. И прикинь, за этот полтос он дальше ста кэмэ из своих Мытищ вылезал пару раз. За полвека, а? Но при этом может с полпинка вспомнить хоть восход на Северном полюсе, хоть закат на Мальдивах со всем фаршем из вкусов, запахов и звуков… то есть мог бы, если б захотел. Не бухал бы месяцок-другой, бабосиков поднакопил – и смог. И это, и еще до фига всего. Как по хайвею аризонскому на «Харлее» прешь, а он под тобой дрожит, зверюга, и встречный ветер в лицо. Как на коралловых рифах в прозрачной теплой водичке ныряешь, и вокруг тебя все эти рыбки, медузы, ежи, мать их, морские. Как по отвесной скале лезешь без страховки, за выступы цепляешься, и торкает тебя от мысли, что под тобой сейчас пропасть в два небоскреба глубиной. А главное – что?

– Что? – мрачно поинтересовался Олег, заранее предчувствуя ответ. И не ошибся.

– Безопасно, – рубанул кистью воздух Серёга. – Воспоминания – йеп, риск – ноуп. Типа, уж если отпуск у тебя, так реально на одном позитиве и даже круче настоящего: чтоб и на самолет не опоздать, и дрянью какой-нибудь иноземной не травануться, и чтоб акула тебя за жопу не цапнула, пока ты на рыбок пялишься.

– И со скалы не сорваться.