Русская фантастика – 2018. Том 2

– А ты знаешь? – устало спросил Олег. Овладевшая им ярость неожиданно испарилась, оставив после себя мышечную боль, опустошенность и безграничную апатию. – Знаешь, что хуже всего? Это я только потом понял, когда все уже круто заверте… Даже не такой вот чокнутый богатей. Ну, сколько таких на планете? Сто? Двести? Пусть даже полтысячи – на восемь миллиардов. Ерунда. Куда паршивее, что такими темпами эти восемь миллиардов скоро разучатся делать собственный выбор и отвечать за последствия такого выбора, рисковать и самостоятельно добиваться… хоть чего-нибудь, кроме как заработать побольше денег. Ведь на деньги можно купить любую эмоцию, любой кайф, любой кусок чужого опыта, чужого таланта, чужой жизни. Купить, легально или не очень, но главное – получить так или иначе. «Мне-можно», помнишь? Присвоить. Сделать своим. Все самые сильные эмоции, чувства, переживания, всё восприятие человеком сущего скоро будут просто товаром. Вот к чему привели старые как мир мечты двух юных идеалистов облагодетельствовать человечество, попутно прославившись и заработав. Да, воспоминания боксера о победном поединке за звание чемпиона мира куда дороже, чем, скажем, воспоминания путешественника о заурядном ливне в дельте Амазонки, а посещение в чужой шкуре концерта рок-группы вряд ли сравнится в стоимости с ценностью первого поцелуя, и всё же. Всё же. Даже енотов, – он невесело усмехнулся, – теперь принято кусать… опосредованно. И в этом со мной согласны как минимум четыре человека.

Замолчав, Олег скрестил руки на груди и, слегка наклонив голову, смотрел на Серёгу, который, стиснув кулаки, стоял напротив него, дыша, как конь после часа галопа. «Интересно, с левой он мне врежет для начала или с правой?» В том, что парень его ударит, Олег был почти уверен.

Он ошибся.

Серёга рванул со спинки стула ветровку, надел ее, со второй попытки попав в рукава, вжикнул «молнией» и пошел к двери. Уже взявшись за ручку, он остановился и, резко повернувшись, прорычал:

– Ни хрена ты не угадал! Ни хрена! Ни одного с тобой согласного нет! Никто не хочет кусать енота – ни сам, ни… опосредованно! – Парень выплюнул это слово яростно, словно сгусток крови в драке. – Я ведь как думал? Повешу объявление, а одну бумажку сам оторву, спецом. А какой-нибудь идиот, который с жиру бесится, или просто любопытный увидит и скажет: «Ага! Кому-то ж такое интересно. Может, и мне попробовать?» Только ни хрена из этой затеи не вышло, понял? Через три дня я вторую бумажку оторвал, еще через день – две разом, чтоб не мелочиться. И снова ни хрена! А ведь куча народа только в этом сраном городе каждый день пачками заказывают воспоминания еще и не о таком бреде. И про убийства, изнасилования да наркоту ты тоже все правильно сказал, и про тупость, жадность, лень. Видать, большой опыт у тебя. Нет, я не спорю, дерьмо люди, пробу ставить некуда. И чем дальше, тем все дерьмовей становятся. А я – такое же дерьмо, как и все остальные. Но вот знаешь… мне тут от бабки покойной Библия обломилась. Наследство типа. Я на поповские бредни не ведусь, конечно, просто решил как-то раз со скуки полистать перед сном. И вот раскрыл я ее наугад и читаю: «Горе миру от соблазнов, но горе тому человеку, через которого они в мир приходят». И еще что-то там было насчет того, что этому вот соблазнителю надо привязать на шею мельничный жернов да и утопить к херам. Понял, гад? Утопить тебя нужно! А потом и кости дружка твоего, Бермана, из могилки вырыть и тоже утопить. Понял?! По глазам вижу, что не понял. Ну ничего, еще поймешь. Очень надеюсь, что поймешь!

Он вылетел на улицу, хлопнув дверью. Олег молча покачал головой. А что тут скажешь?

– Ну и что это было? – несколько неуверенным тоном поинтересовалась ярко-рыжая (и явно крашенная) девушка-бариста, вполглаза дремавшая за стойкой.

Невесело усмехнувшись, Олег развел руками:

– Похоже, грандиозное фиаско одного паршивого конспиратора… Дайте, пожалуйста, счет.

* * *

За то время, которое они провели в кафе, на улице еще больше похолодало. Снова – который уже раз за день – пошел крупный мокрый снег. Последние, и без того редкие для такого позднего часа, прохожие поспешили укрыться от непогоды, и сейчас на улице, кроме Олега, не было ни души.

Он остановился у знакомого уже столба с Серёгиным объявлением. Последний кусочек с номером телефона был оторван – грубо, вместе с частью картинки. Остаток морды енота промок от снега. Казалось, что он плачет.

Неизвестно почему, но сорокашестилетний Олег вдруг почувствовал себя дряхлым стариком. Ему не хотелось есть. Ему не хотелось спать. Ему не хотелось ловить такси, а уж тем более – возвращаться домой пешком, по мокрому, холодному, неуютному ночному городу. Потому что там, в такой же неуютной холостяцкой квартире, выстывшей без людского тепла вернее, чем из-за отключенных на профилактику батарей, так же паршиво. Единственное, что хотелось, – это лечь прямо тут, под столбом, поджав ноги, как бездомная собака, и закрыть глаза.