Русская фантастика – 2019. Том 1

– Знаешь, Душан, – прервал его наконец дядюшка, – при свидетеле тебя еще раз призываю: напиши ты, ради бога, мемуары! Ведь ты, по-моему, знал вообще всех интересных людей двадцатого века. В конце концов, наука у нас молодая, и даже истории ее еще не написано. Ты имеешь шанс стать первым историографом, подумай об этом!

– Да, это заманчиво, – согласился Горчич. – Как там у твоего Ленина – «Три источника и три составные части марксизма»? – И захохотал так, что какой-то чернокожий студент в тонких очках, по виду из Африки, скорбно посмотрел на него и покачал сочувственно головой. А я живо вспомнил отца Владимира.

– По-моему, я просил тебя не приписывать мне вашего Ленина! – вскипел дядюшка. – Ты же знаешь, что мои родные состояли в Бунде и были принципиальными противниками большевиков! – Тут Горчич притворно извинился, причем заметно было, что подобные перебранки происходят у них нередко. Затем Горчич обратился ко мне:

– Вы будете поражены, молодой человек, но никто ничего толком не знает о происхождении семиотики. Конечно, – он остановил меня предостерегающим жестом, – пишут всякое, но до корней еще никто не докопался.

Я все же смиренно спросил: а как же Пирс, де Соссюр, Потебня и прочие уважаемые ученые – разве не числим мы их отцами-основателями семиотики? Горчич только махнул рукой.

– Поверьте, не все так просто. Мы с вашим уважаемым дядюшкой внимательно их читали, пришлось в свое время попотеть, Якобсону на халяву – я правильно употребляю это выражение? – экзамен было не сдать. Материала накопилось к началу двадцатого века много, а основной идеи, вокруг которой все начало бы кристаллизоваться, не было. И вдруг через какое-то время появились вполне зрелые работы, как будто прорвало плотину. Но первоисточника найти не удается. Знаете, бывают такие работы, которые все цитируют?

Я понимал, конечно, о чем он говорит: о трудах вроде «Происхождения видов» или «К электродинамике движущихся тел», на которые ссылаются сначала немногие прочитавшие и понявшие, а потом уже все, просто из соображений приличия.

– Так вот, – продолжал Горчич, – в семиотике такого труда нет. А ведь, согласно законам самой семиотики, должен быть! Тут какая-то загадка. Такое впечатление, что все авторы, особенно русские начала двадцатого века, прочитали что-то основополагающее, но не цитируют. Уж очень сходные мысли появляются почти одновременно. И почему бы не указать источник, из элементарной научной порядочности? Не понимаю, хоть ты тресни! – Он опять заметно разволновался, махнул рукой и отправился за новой порцией пиццы.

Когда он вернулся, жуя на ходу, дядюшка наконец вспомнил о папке, которую во все время разговора держал в руках, и протянул ее коллеге.

– Что это еще такое? – страдальчески вопросил Горчич, видимо, просто чтобы потянуть время и дожевать кусок.

– Это тебе просил передать твой аспирант примерно час назад, извини уж, я совсем забыл за беседой.

– Позволь, как это может быть? – Горчич присел на краешек стула и отправил в рот остатки пиццы. Теперь он чувствовал себя не в пример увереннее и протянул руку за папкой. – У меня всего три аспиранта, и я их всех послал на конференцию в Сорбонну!

– Не знаю, не знаю, – отвечал дядюшка твердо, – так он представился, и у меня не было никаких оснований ему не доверять. Может, ты, как обычно, забыл кого-нибудь послать или у тебя есть четвертый аспирант?

– И имя нигде не указано, что за странная манера! Ладно, не важно, – решил Горчич, бегло проглядев содержимое папки. – Тут какой-то обзор литературы, мне все равно некогда этим заниматься, я завтра тоже уезжаю в Париж. Не в службу, а в дружбу – может, ты прочитаешь пока?

Дядюшка, вздохнув, согласился, и вскоре мы расстались с профессором Горчичем.

Вернувшись домой, мы еще поговорили о разном, перескакивая с темы на тему, а затем дядюшка отправился редактировать горящую статью. Мне же он, наполовину в шутку, предложил просмотреть материалы в злополучной папке. Я начал читать – и уже не смог оторваться.

Неизвестный аспирант (имя его не было указано нигде – ни в тексте, ни на обложке), оказывается, интересовался ровно тем же вопросом, что и профессор Горчич: откуда пошла семиотика. Довольно быстро он пришел и к тем же начальным выводам: семиотика возникла как-то разом в годы, непосредственно предшествующие Первой мировой войне, и возникла в работах русских ученых, а именно Якубинского, Поливанова, Щербы и некоторых других, а также в работах поэтов-символистов.