«Русская идея» в русской литературе

II. Первый этап (если начинать с Московской Руси, не касаясь вопроса о Киевском наследии и отношении к нему собственно русской культуры) можно датировать началом XVI – концом XVIII веков. В это время «русская идея» в целом равна идее государства, империи, призванной стать новым (и последним) Римом. В начале XVI века возникает теория «Москва – третий Рим» («Сказание о князьях Владимирских», послания старца Филофея, «Повесть о новгородском белом клобуке»). С ней связаны и многие идеи XVII века: церковные реформы патр. Никона[7], его концепция «Москва – Новый Иерусалим», идейное осмысление унии с Украиной (1653–54 гг.). Во многом тот же историософский комплекс проявляется в петровскую эпоху (хотя он претерпевает в контексте петровских реформ существенные трансформации[8]). Символический смысл Санкт-Петербурга (название – город Святого Петра, то есть Рим, строительство из камня, актуализирующее евангельский сюжет: Петр – камень, на котором Христос воздвигает Церковь – Санкт-Петербург – камень, на котором основана империя и т. д.), несмотря на все отличия, в самом существенном продолжает московскую теорию «Москва – третий Рим», меняя Москву на Санкт-Петербург[9].

Во всех этих трактовках, роль России в мировой истории совпадает с ролью государства, «русская идея» реализуется в государственной жизни.

III. В конце XVIII века начинается новый этап осмысления «русской идеи», содержание которого состоит в постепенном отказе от её государственной интерпретации. Данный поворот впервые обозначился в сочинениях «О повреждении нравов в России» (1786–1789) М. М. Щербатова, «О старом и новом слоге российского языка» (1803) А. С. Шишкова, «О древней и новой России в её политическом и гражданском отношении» (1811) Н. М. Карамзина. Они посвящены разным темам, но во всех них национальная традиция рассматривается отдельно от государства. Последнее впервые перестаёт быть единственным воплощением и хранителем «русской идеи», более того, оно может мешать её нормальному развитию (в сочинениях М. М. Щербатова или Н. М. Карамзина едва ли не все недостатки русской жизни связываются с неправильными, по мнению авторов, позициями государства). «Русская идея» теряет политическую окраску (конкретные политические выпады данных литераторов тут не существенны), особенно у А. С. Шишкова, где она связывается с сущностью русского языка.

В данных трудах «русская идея» понимается как идея национальная, а не государственная. Однако вопрос о её внутреннем, философском смысле, о том, к чему призвана Россия, ещё не встаёт. Для всех этих мыслителей фактически не существует национальной специфики, их рассуждения носят отвлечённый, часто спекулятивный характер, мало связанный с неповторимостью народного сознания (см. об этом мемуар С. Т. Аксакова «Воспоминание об Александре Семёновиче Шишкове»). Ситуация меняется в конце 1820-х гг., когда и начинается чисто философский период интерпретации «русской идеи».

IV. Первым тут надо назвать П. Я. Чаадаева (1794–1856). В его «Философических письмах» (1828–1830) и «Апологии сумасшедшего» (1837) предпринята попытка понять оригинальность русской культуры: она состоит в отсутствии тех традиций, что определяют жизнь Западной Европы. Вследствие этого Россия принципиально непохожа на последнюю, у неё – своя судьба. Своеобразие России оценивается П. Я. Чаадаевым редко отрицательно; правда, в «Апологии сумасшедшего» им выражена надежда на будущее – отсутствие традиций делает России особо восприимчивой, ничто в прошлом не мешает её дальнейшему развитию.

Критические оценки П. Я. Чаадаева по-разному воспринимались последующими поколениями, но именно он определил многое в позднейших интерпретациях «русской идеи». В его рассуждениях наиболее продуктивными оказались следующие моменты:

1) Так как специфика России обусловлена православием, «русская идея» носит во многом религиозный характер (ср. у В. С. Соловьёва: «‹…› идея нации есть не то, что она сама думает о себе во времени, но то, что Бог думает о ней в вечности»[10]).

2) Реализация «русской идеи» должна произойти в будущем, у России всё впереди.

3) Для понимания смысла «русской идеи» важнейшим является вопрос о соотношении России и Запада. Эти проблемы стали центральными для многочисленных более поздних трактовок.