Русская инфинитивная поэзия XVIII–XX веков. Антология

Умеешь ты сердца тревожить, Толпу очей остановить, Улыбкой гордой уничтожить, Улыбкой нежной оживить; Умеешь ты польстить случайно С холодной важностью лица И умника унизить тайно, Взяв пылко сторону глупца!;

сложная ИС 1+(4-1)+(1-1) охватывает всю первую строфу (вдвое более длинную, чем вторая и последняя) ст-ия «Что толку жить!…» (1832; оп. 1872):

Что толку жить!.. Без приключений И с приключеньями – тоска Везде, как беспокойный гений, Как верная жена, близка; Прекрасно с шумной быть толпою, Сидеть за каменной стеною, Любовь и ненависть сознать, Чтоб раз об этом поболтать; Невольно узнавать повсюду Под гордой важностью лица В мужчине глупого льстеца И в каждой женщине – Иуду. А потрудитесь рассмотреть – Всё веселее умереть.

Самая длинная, хотя не абсолютная, ИС (1-11-2) – в «Демоне» (1839–1840; ч. II: 10), сочетающая инфинитивные мотивы мощи и «другости»:

О! если б ты могла понять, Какое горькое томленье Всю жизнь, века без разделенья И наслаждаться и страдать, За зло похвал не ожидать, Ни за добро вознагражденья; Жить для себя, скучать собой, И этой вечною борьбой Без торжества, без примиренья! Всегда жалеть и не желать, Всё знать, всё чувствовать, всё видеть, Стараться всё возненавидеть И всё на свете презирать!…

Парадоксальным образом, более влиятельными в последующей традиции оказались короткие ИФ из «Выхожу один я на дорогу…» (1841):

Я б хотел забыться и заснуть! Но не тем холодным сном могилы… Я б желал навеки так заснуть, Чтоб в груди дремали жизни силы, Чтоб, дыша, вздымалась тихо грудь <…> (этим зачаточным ИФ 2+1 предстояло большое будущее, ср. хотя бы фофановское № 98);

а также из «И скучно и грустно» (1840), с полуабсолютным Любить… но кого же?..,, вскоре подхваченным в некрасовской пародиии «И скучно, и грустно!» (1844):

Ремизиться вечно не стоит труда, Наверно играть невозможно… Крепиться?.. Но рано иль поздно обрежешься вдруг, Забыв увещанья рассудка… (1+1+1).

[Лермонтов 1989]

46–47. Сашка

41

Каким-то новым чувством смущена,
Его слова еврейка поглощала.
Сначала показалась ей смешна
Жизнь городских красавиц, но… сначала.
Потом пришло ей в мысль, что и она
Могла б кружиться

ловко пред толпою,Терзать мужчин надменной красотою,
В высокие смотреться зеркала,
И уязвлять, но не желая зла,
Соперниц гордой жалостью, и в свете
Блистать, и ездить четверней в карете.

73

О, если б мог он, как бесплотный дух,
В вечерний час сливаться

с облаками,Склонять к волнам кипучим жадный слух,
И долго упиваться их речами,
И обнимать их перси, как супруг!
В глуши степей дышать со всей природой
Одним дыханьем, жить ее свободой!
О, если б мог он, в молнию одет,
Одним ударом весь разрушить свет!..
(Но, к счастию для вас, читатель милый,
Он не был одарен подобной силой.)

1835/1836

46-47. В № 46 ИC 6, занимающая вторую половину 11-строчной строфы (Я5), передает мысли многообразно экзотичной героини – женщины, еврейки, куртизанки, – примеряющей к себе совсем иной образ жизни. В № 47 ИC 6+1 на тему виртуальной мощи субъекта покрывает всю строфу, кроме заключительного двустишия, иронически отказывающего герою в описанных способностях.