Русская инфинитивная поэзия XVIII–XX веков. Антология

Тупые звуки вспышек газа Над мертвой яркостью голов, И скуки черная зараза От покидаемых столов, И там, среди зеленолицых, Тоску привычки затая, Решать на выцветших страницах Постылый ребус бытия.

Две строфы «Идеала» Анненского (1904; № 84) образуют единое сложное безглагольное предложение: первая состоит из двух назывных предложений, вторая, содержащая деепричастный оборот, управляется единственным, но абсолютным ИФ (Решать…). ИП мотивировано отчуждением от там (атмосферы казино) и символистским напряжением между реальным (загадками азартной игры) и реальнейшим (ребусом бытия), допускающим метапоэтическое понимание (на выцветших страницах – читаемой или сочиняемой книги).

И я решил <…> Взять старую географию России И перечислить (Всякий перечень гипнотизирует И уносит воображение в необъятное) Все губернии, города, Села и веси, Какими сохранила их Русская память. Костромская, Ярославская <…> Смоленская, Псковская <…> Второй волною Перечислить Хотелось мне угодников И местные святыни <…> И тогда <…> Преподнести Страницы из «Всего Петербурга» Хотя бы за 1913 год – Торговые дома, Оптовые, особенно: Кожевенные, шорные <…> Кондитерские, хлебопекарни <…> Кончить вдруг лирически Обрывками русского быта И русской природы: Яблочные сады, шубка, луга… <…> Как бусы нанизать на нить И слушателей тем пронзить.

Длинное стихотворение Кузмина «„А это – хулиганская“, – сказала…» (1922; см. с. 193) примечательно не только совмещением инфинитивности с назывными сериями, но и постепенным перерастанием зависимых инфинитивов в абсолютные – на фоне отходов от верлибра и возвратов к нему, завершаемых 14-ю строками рифмованного 4-стопного ямба; сквозь всю эту сложную структуру продергивается четкая нить ИП[27].

Еще один важный аспект взаимодействия ИП с другими наличными структурами – это его совмещение с твердыми строфическими формами, и прежде всего – сонетной. Такая установка особенно характерна для Серебряного века, с его вниманием к изощренным европейским поэтическим формам. Ср. «Звездные знаки» Бальмонта (1917; № 115):

Творить из мглы, расцветов и лучей, Включить в оправу стройную сонета Две капельки росы, три брызга света И помысел, что вот еще ничей. Узнать в цветах огонь родных очей, В журчанье птиц расслышать звук привета, И так прожить весну, и грезить лето, И в стужу целоваться горячей. Не это ли Веселая наука, Которой полный круг, в расцвете лет, Пройти повинен мыслящий поэт? И вновь следить в духовных безднах звука, Не вспыхнул ли еще не бывший след От лёта сказок, духов и комет.

Это редкий по полноте опыт наложения инфинитивного письма на сонетное. Две ИС 7+2, из которых вторая занимает терцеты и служит своего рода дефиниционным (в духе классицистического Вот…) пояснением к первой, охватывающей оба катрена и читающейся как абсолютная. Характерна топика – общеинфинитивное созерцание и узнавание родного в ином и специфическая для данного текста метапоэтическая, собственно, метасонетная медитация об образе жизни поэта (в частности, о ее полном круге).

В других случаях ИП сосредоточивается лишь в какой-то части сонета – в одном или двух катренах или терцетах. Кстати, к сонетному ИП близки знакомые нам инфинитивные строфы «Евгения Онегина».

Разрабатываются в ИП и другие твердые формы – рондо, триолеты, газели (см. №№ 4, 231, 241; 106, 147, 346; 296, 329). Приведу уникальный, по-видимому, случай инфинитивного восьмистишия à la сицилиана (традиционный итальянский моностроф с чередующейся рифмовкой AbAbAbAb) – вторую (из двух) строфу блоковского «Май жестокий с белыми ночами!..» (посвященного Вл. Пясту, охотно применявшему подобные формы):