Русская история. В самом сжатом очерке

Александр III был весьма мало готов к тому, чтобы стать во главе империи с 90 млн. населения. С детства его не готовили в цари, — у него был старший брат, который умер уже взрослым. Унаследовав от этого брата положение «наследника» вместе с его невестой (недавно умершей Марией Федоровной), Александр уже не мог наверстать упущенного по части подготовки к будущему своему званию. Впрочем при его способностях едва ли помогла бы и подготовка. От него тоже остался дневник, — несколько толстых томов, где он день за днем описывает, что он ел, пил, когда ложился спать, у кого был в гостях, кто у него был в гостях. Если бы его кучер или лакей вели дневники, они вероятно были бы в том же роде, только имена были бы другие. Из дневника видно между прочим, что Александр II глубоко презирал сына и в свою политику отнюдь его не посвящал: ни о договоре с Германией, ни о тайном соглашении с Австрией наследник ничего не знал. Под конец жизни, когда, овдовев, Александр II женился на своей фаворитке, княжне Долгоруковой, отец и сын совсем отдалились друг от друга. Пока отца травила «Народная воля», мы находим сына ежедневно то в балете, то у цыган, и частенько он признается в своем дневнике, что он лег спать в 3—4 часа утра с тяжелой головой. Привычка пить не оставила Александра III и на престоле, только он стеснялся теперь кутить открыто, в компании других великих князей и офицерства, как раньше, а напивался в одиночку, «по-фельдфебельски», или в компании своего главного телохранителя, генерала Черевина. От алкоголизма он и умер, нажив себе хроническую болезнь почек, еще молодым — в 1894 г., не дожив и до 50 лет, несмотря на свое богатырское телосложение.

Только при Николае II Россия узнала, что на русском престоле может быть еще большее ничтожество, чем Александр III: раньше казалось, что ниже пасть династия «Романовых» уже не может. А между тем царствование этого тупого, ограниченного, пьяного человека «составило эпоху», как говорится: «80-е годы» темной полосой пересекли историю русской интеллигенции и русской культуры вообще. Что-то остановилось, что-то переломилось. Нельзя было бы придумать лучшего доказательства, как мало значит личность в истории и на каком ложном пути стояли народовольцы, тратя лучшие революционные силы на травлю коронованного зверя. Определенный отпечаток эпохе Александра III дала не его личность, а внешние, объективные условия, в которых находилась тогда Россия.

То была пора перелома в русском народном хозяйстве, а вместе с тем и во всей народной жизни. В чем состоял этот перелом? Для понимания этого нужно вернуться немного назад.

Мы видели, что неудачная попытка завоевать заграничные рынки для русской мануфактуры, окончившаяся Севастопольской войной (см. стр. 81), не прекратила работы русского народного хозяйства для заграницы. Только на заграничный рынок шли теперь не произведения русских фабрик, а продукты русского земледелия (см. стр. 77). Россия стала тем, о чем мечтал русский помещик в первой четверти столетия: житницей Европы. Но это значило, что благосостояние этого помещика, а вместе с ним и торговой буржуазии, т. е. всего, что командовало в крепостническом государстве, зависело от положения на всемирном хлебном рынке. Пока были «крепкие» цены на хлеб, помещик и купец чувствовали себя прекрасно; слегка поеживался фабрикант, но промышленная буржуазия пока что могла и потесниться: не ее было время. Но с начала 70-х годов цены на всемирном хлебном рынке начинают «слабеть». В 1871 г. центнер русской пшеницы при вывозе за границу стоил 8 р. 78 к., а центнер ржи — 4 р. 76 к., а в 1896 г. за центнер пшеницы давали уже только 4 р. 51 к., а за центнер ржи — 3 р. 29 к.

В этих цифрах — вся «философия истории» эпохи Александра III. В последней трети XIX в. повторился тот «аграрный кризис», под знаком которого прошло все царствование Николая I. Но повторился при обстановке гораздо более тяжелой для русского сельскохозяйственного предпринимательства, так как в империи Николая I обмен, торговля играли гораздо меньшую роль, чем в империи его внука. В 1840 г. Россия не вывезла и 330 тыс. т хлеба, а в последнее пятилетие царствования Александра III она вывозила ежегодно 7 207 418 т — в 22 раза больше. Весь «баланс» — приток денег из-за границы в страну — держался теперь на вывозе хлеба. Уменьшение цены хлеба вдвое (для самого дорогого вида хлеба — пшеницы) означало, что нужно или вдвое увеличить русский хлебный вывоз или вдвое сократить потребности тех, в чьи карманы шло заграничное золото, получаемое за хлеб. Легко ли было согласиться на это русскому помещику и его другу купцу, — сообразит всякий. Надо было как-то изворачиваться.